Неизбежность
Шрифт:
— М?
В нем так бесконечно много нежности.
Тепла. Света. Любви.
Настолько много, что ей не вынести.
Нет, она не сможет исполнить задуманное.
Не сможет довести дело до конца.
Не сможет.
Не…
— Это был последний раз.
— Что? — пальцы Ксавье замирают, и он резко приподнимается на локте, заглядывая ей в лицо.
Уэнсдэй зажмуривается.
Если он продолжит так смотреть, она не сумеет сказать то, что должна.
Почему
Ведь сейчас ей кажется, что все двести пять костей ломаются одновременно.
— Я сейчас уйду отсюда и больше никогда не приду.
В уголках глаз начинает предательски щипать, но голос остаётся ровным.
Безразличным. Равнодушным.
То, что нужно.
Пусть лучше думает так.
— Что ты такое говоришь? Уэнсдэй…
— Не перебивай. Ты проживешь долгую спокойную жизнь и умрешь от старости в своей постели, как и мечтал. Однажды ты сказал, что я должна уехать отсюда, чтобы спасти всех… Я не смогу спасти всех. Но я могу спасти тебя.
— Нет… — голос Ксавье звучит совершенно надломленно. Так, как никогда прежде. — Как ты не понимаешь… Так же нельзя… Господи, Уэнсдэй. Я ведь… Я же… люблю тебя.
«Я…»
Она не может признаться даже мысленно.
Наверное, это к лучшему.
— Я совершенно ничего к тебе не чувствую.
Уэнсдэй возвращается в академию поздним вечером.
В ушах упорно продолжают звенеть его слова — Ксавье чудовищно долго не позволял ей уйти.
Кричал, захлебываясь слезами, уже привычные отрывистые фразы о том, что она не может так поступить.
Умолял остаться, покрывая лихорадочными поцелуями её бледные дрожащие пальцы и бессвязно шепча что-то о всепоглощающей силе собственной любви.
С отчаянием утопающего цеплялся за её рубашку, не позволяя одеться — и она панически-поспешно натянула только джемпер и джинсы.
И просто-напросто сбежала, оставив в палате большую часть своих вещей.
И значительную часть своего сердца.
Синклер, сидящая за ноутбуком на своей тошнотворно-розовой половине комнаты, встречает её взглядом, полным тревоги.
— Где ты была? — обеспокоенно спрашивает блондинка.
— Энид… Завтра я уезжаю из Невермора. Навсегда.
***
Поначалу он звонит каждый день.
Уэнсдэй купила новый телефон в Джерико за пару часов до того, как села в семейный черный катафалк и, в последний раз окинув витиеватые ворота академии долгим немигающим взглядом, решительно кивнула Ларчу.
Она оставила свой номер одной только Энид, взяв с той клятвенное обещание на мизинце никому больше его не давать под страхом мучительной смерти.
Синклер не сдержала обещание.
Конечно, она не сдержала.
Глупо было на неё полагаться.
И
И заваливает сообщениями — сотнями длинных полотен из однообразных печатных букв, которые по всем законам логики не должны задевать за живое.
Но они задевают.
Настойчивая трель оповещений и звонков, бьющая по ушам с неизменной регулярностью, однажды заставляет Уэнсдэй забросить телефон в самый дальний угол чердака.
Но ночами, когда она просыпается от изматывающих кошмаров — в которых ей раз за разом не удаётся его спасти — Аддамс кажется, что она продолжает слышать, как телефон вибрирует от нескончаемого потока сообщений.
Она не прочитала ни одного.
Удаляла все подчистую.
Но иногда Уэнсдэй все-таки поднимается на чердак, чтобы разблокировать проклятый телефон и написать дежурный ответ на дежурный вопрос Энид о её самочувствии.
«Я в порядке».
Разумеется, она в порядке.
Главное, повторять это почаще.
И тогда однажды её рука перестанет дрожать, безжалостно стирая очередное непрочитанное сообщение, из которого она всякий раз против воли успевает выцепить некоторые слова.
«Я не могу без тебя…»
«Умоляю тебя, ответь…»
«Я так сильно люблю тебя…»
Так постепенно заканчивается зима, уступая место весне.
И Ксавье постепенно убавляет горячечный энтузиазм — медленно, но верно смиряется с неизбежным.
Одно сообщение раз в два дня.
Потом — в три.
Потом — раз в неделю.
А когда он молчит на протяжении трех недель, Уэнсдэй наконец достаёт телефон с чердака и, рукавом смахнув с экрана тонкий слой пыли, привычно кладет дурацкое устройство в карман.
Апрель в окрестностях Нью-Джерси — светлый, прозрачный и стылый. Ветра дуют со всех сторон, но это уже не предвестники дождей, уныло заливающих городок всю зиму, а свежие сквозняки — выметающие все старое, гонящие туда-сюда коричневые прошлогодние листья подобно невидимым псам, пробуждающие холмы и рощи к долгому знойному цветению. В воздухе пахнет влажной землей, а в звон ручьев вплетаются далеко разносящиеся голоса первых птиц.
Уэнсдэй часто вытаскивает печатную машинку в небольшую темную беседку возле родового поместья и подолгу сидит над пустым листом, внимательно разглядывая набухающие почки на деревьях и обрывки молочных облаков. Она так и не смогла написать ни строчки после отъезда из академии.
Звук входящего сообщения отвлекает её от равнодушного созерцания пробуждающейся природы. Уэнсдэй осторожно тянется к телефону, внутренне опасаясь снова увидеть на экране его имя. Но это Энид. И в её сообщении сегодня нет обилия раздражающих желтых чудовищ, именуемых смайлами.