Неизвестные солдаты, кн.1, 2
Шрифт:
В траншею спрыгнул Бесстужев.
– Пришел? – обрадованно улыбнулся Виктор. – Отбили, да?
– Четвертая, точно! – булькающим злым смехом засмеялся Бесстужев. – Верно, Витя, четвертая танковая дивизия возле Столбцов проходила. Немец живой из машины вылез. Говорил с ним. Столбцы помнит. Мир помнит, а как женщину задавил – этого он не помнит! А может, не понял меня, ведь мы больше на пальцах…
– В штабе допросят.
– Весь штаб тут. Допрашивать некому… А немец, – Бесстужев нехорошо усмехнулся, на лбу дергалась кожа, – его уже на том свете допрашивают.
– Убили?
– А
– Я останусь, – сказал Виктор. – Ты поднимешь меня, я из автомата стрелять буду.
– Ладно. Захаров тоже остался. В горло ранен. Давай-ка бинт закручу покрепче. – Бесстужев прислушался. – А, черт, опять бомбить будут. Опять летят.
– Ложись рядом. Цигарку сверни мне, – попросил Виктор. – Рефлекс у меня выработался, не могу без курева бомбежку переносить…
Капитан Патлюк, захватив с собой первого подвернувшегося бойца, бежал в это время вниз по склону холма, к складу боеприпасов. Когда появились самолеты – не остановился. Красноармеец хотел было лечь, но Патлюк так двинул его в бок кулаком, что боец вскрикнул и понесся еще быстрей. Вой бомбы оборвался раздирающим треском, Патлюка хлестнуло сзади воздушной волной. Он упал, проехал несколько метров на животе, ободрал нос и лоб. Сел, вытирая рукавом кровь. Красноармеец, свалившийся рядом, не двигался. Вытянутые вперед руки судорожно царапали землю, Патлюк перевернул его: лицо белое, глаза закрыты.
Побежал дальше один. Надо было обязательно принести бутылки до новой атаки. Если не успеет – танки прорвутся к реке, их никто не удержит. А завтра немцы будут уже в его селе…
Склад боеприпасов помещался в глубокой щели, прикрытой сверху настилом бревен. Рядом в воронке – человек десять раненых. Начальник склада перевязывал их вместе с санинструктором. Патлюк сбежал вниз по крутым ступеням. Бомбежка продолжалась. Даже тут сыпалась со стен земля. Капитан схватил ящик, с трудом поднял его. При тусклом свете, косо пробивавшемся через маленькое окошко в потолке, увидел в дальнем конце щели человека. Крикнул:
– Эй ты, помоги!
Человек сидел сгорбившись, спиной к Патлюку, и даже не шевельнулся.
– Иди сюда! – заорал Патлюк. – Я тебе говорю, черт глухой. Иди, ну! Застрелю, сволочь!
Полез через ящики с патронами, вцепился человеку в плечо, повернул рывком и отпрянул; на земляной лавке сидел Горицвет.
– Ты? Микола?! Ранен?
– Нет… Нога подвернулась, – бормотал Горицвет, отводя глаза. – Ходить не могу… Вот сижу… Боеприпасы тут… Выдаю.
– Выдаешь?
По его жалкому виду, по бессвязным словам Патлюк понял все. На долю секунды вспыхнуло в памяти только что пережитое: хрипящий Захаров с распоротой осколком шеей, артиллерист-политрук, расплющенный гусеницей возле пушки, Бесстужев с трясущимся в руках пулеметом.
– Они там! Мы там… – кричал он, охваченный бешенством, теряя контроль над собой. – Ты тут! Угрелся! Иди! – поволок он Горицвета к выходу.
– Не
– А других не убьют! А другие хуже тебя!
– Прошу, подожди! – вцепился в дверь Горицвет.
Но капитан сапогом ударил по его руке.
– Ты чему нас учил? Ты этому нас учил?! Иди насмерть стоять! Иди, сволочь, за Сталина помирать!
– Подожди, потом!
– Нет, ты сейчас пойдешь! – кулаками толкал его капитан. – Ящик бери! Ну, поднимай! Вперед!
Они бежали на холм, согнувшись под тяжестью ящиков, и Патлюк, даже задыхаясь от нехватки воздуха, продолжал ругаться, так велика была его ярость. Приятель, собутыльник, уважаемый человек, речи которого так часто приходилось ему слушать, этот человек – трус! Это был позор на весь полк!
Впереди строчили пулеметы, рвались снаряды, однако гребень мешал Патлюку видеть, где немцы. И только когда до гребня осталось не больше двухсот метров, наверху появились танки. Опустив ящик на землю, Патлюк схватил три поллитровки. Он боялся, что именно эти танки наши не смогут остановить, и они прорвутся к Десне. Действительно, две ближние к Патлюку машины шли параллельно траншее, но никто не кидал в них гранаты и бутылки. Или некому было, или нечего было кидать.
Капитан бежал к танку сбоку, немцы не видели его. Бросил бутылку – она разбилась о броню, но огонь не вспыхнул. Танк шел медленно, хлестал из пулемета перед собой, пули ложились веером, секли землю. Ствол пушки опустился ниже, дернулся, выбросив пламя. Патлюк не оглядывался и не увидел, куда стреляли фашисты. Они стреляли по Горицвету, который, бросив ящик, убегал назад, к реке. Высоко вскидывал длинные тонкие ноги и кричал что-то пронзительно и бессмысленно. Снаряд обогнал его, рванул впереди, ярко блеснув огнем. Горицвет упал и больше уже не поднялся.
Патлюк приблизился к танку на несколько метров. Совсем рядом – стальная громадина с пошелушившейся краской, мокрой в том месте, где разбилась бутылка. «Не спеши! Не спеши!» – уговаривал себя Патлюк. Непослушными, странно отяжелевшими руками он поднес к головке запала дощечку с серой, чиркнул, как спичку, и что есть силы ударил бутылкой в броню: полетели брызги и осколки стекла.
Змейкой скользнул огонек. Капитан вскрикнул от радости.
Танк, со скрежетом перематывая гусеницы, поворачивался к нему носом, словно чуял опасность. Пулемет стрекотал не переставая. «Как жатка», – успел подумать Патлюк. Танк надвинулся на капитана, будто подтянул его к себе гусеницами вместе с землей, но Патлюк не попятился, не отступил: последнюю свою бутылку он всадил в зияющее зевло пушки, в черную морду ненавистного зверя.
Раненый красноармеец, лежавший на склоне холма, видел, как горящий танк, волочивший за собой темно-багровый шлейф дыма и пламени, в последнем рывке всей своей многотонной тяжестью обрушился на капитана, проехал еще несколько метров и замер. Башня его вдруг с треском раскололась на части, из нутра машины выплеснулся огонь, взметнулся вверх высоким столбом. На глазах красноармейца танк, как картонный, медленно развалился на куски и превратился в груду пылающих обломков.