Неизвестный нацизм: идеология и пропаганда, зерна и плевелы
Шрифт:
Даже такой вопрос, как цели войны, в пропаганде нацистов приобретал совершенно извращенную форму: «война стала тотальным противостоянием различных мировоззрений» [3] . На войне может происходить только противостояние военных доктрин и мобилизационных планов. На фронте – не до мировоззрений и даже не до вопросов расовых различий. Нацисты также привлекали в войну контингенты самых разных расовых групп, даже очень далеких от нордических европеоидов. Нацизм и сталинизм были причиной войны, но течение войны с тем и другим связано не было – на грани жизни и смерти все эти идейные комплексы отмирают, а пропаганда перестает действовать. В штабах имеет значение только военное искусство, на фронтах – товарищество, выучка и Божья милость. Здесь не до мировоззрений, в особенности навязываемых из партийных кабинетов.
3
SS-Handblatter. Fur die weltanschauliche Erziehung der Truppe (1943) –
Идея борьбы воодушевляет до тех пор, пока стремившийся с кем-нибудь столкнуться не получает несколько болезненных ударов и унизительных поражений. Тогда идея борьбы приобретает сложный характер внутренних переживаний, ставит задачи общежития с другими людьми и народами, осторожного отношения к ценностям окружающих. Для нацистов уверенность в том, что в Первую мировую войну Германия не проиграла (а она проиграла, но армия была сохранена вовремя принятым решением), что достаточно только вступить в схватку, и прежние враги побегут, обратилась в призыв к борьбе. Гитлер писал в «Майн Кампф»: «Кто хочет жить, пусть борется, а кто не хочет бороться в этом мире вечной борьбы, тот не заслуживает жизни». Идея борьбы за существование грубым и примитивным способом была перенесена нацистами из животного мира в мир народов: умереть должно всё, что не может или не хочет бороться. По этой мысли, всё дееспособное человечество, каждый народ и каждый человек в каждый момент времени должен бороться за существование или умереть. Если не умрет кто-то другой, то умрешь ты. Если не умрет другой народ, то умрет твой. Что в природе есть другие отношений (например, симбиоз и баланс экосистем), нацистам было неведомо. Биологизация политики позволяла им просто донести до возбужденных предательством собственного правительства немцев, что они должны расквитаться с теми, кто хотел их уничтожить. И, соответственно, в порядке борьбы за существование уничтожить их.
При этом расовая доктрина допускала для тотальной войны определенный «гуманизм» – если нордика из другого народа застали не на фронте, то его следует «германизировать», а не убить. Правда, во время войны мало кому было дело, кто похож на нордика, а кто нет. Чем тотальнее война, тем важнее совершенно другие параметры разделения воюющих народов на «своих» и «чужих».
Обоснованию агрессии против других стран и народов нацисты посвятили концепцию жизненного пространства – она прямо следовала за концепцией размножения нордического «материала». Ему, в конце концов, должно стать тесно среди не столь совершенных расовых типов, даже если последние готовы подчиниться нордикам. Отсюда – простое обоснование идеи завоевания: больше земель – больше возможности превратиться из работника в хозяина, больше рабов, больше возможностей размножаться для господствующей расы. Поэтому требование «формирования среды, благоприятной для этой расы» становится как бы естественным. А если вы этому сопротивляетесь, то мы вас убьем. Ибо такова борьба за существование – территория для дальнейшего размножения полезного биоматериала должна быть освобождена. На очищенных территориях «может быть только такой порядок, который сохраняет и поощряет хорошую и ценную кровь, но подавляет и уничтожает низшую и чужую кровь». Вслед за оккупацией «естественным» в таком случае выглядит геноцид.
Тупиком гитлеровской политики была и внутренняя агрессия, причем, направленная не столько на политических противников (что само по себе снижало жизнеспособность политического режима), сколько на объявленных расово неполноценными. Пропаганда призывала «к уничтожению нежелательного, больного генетического материала». Вместо коллективного родства всех, кто готов служить Германии, нацистская доктрина разделяла людей: ««Нюрнбергские законы» о защите немецкой крови и немецкой чести являются также гарантией того, что иностранная примесь крови не изменит общий характер наследственной предрасположенности народа». Конечно, же, понятие о наследственности было самым примитивным и не соответствующим сложности науки о наследственной дифференциации. Но именно это невежественное представление должно было сплотить одних немцев против других – невзирая на политические взгляды.
В «Майн Кампф» Гитлер провозглашал: «Требование, чтобы дефективные человеческие существа не давали потомства… означает самый гуманный акт человечества». Подобный «гуманизм» означал не борьбу с болезнями, а борьбу с больными – то есть, не только теми, у кого проявляется наследственная болезнь, приводящая к существенному ущербу здоровью, но и с теми, что был «болен» иной (как предполагалось) наследственностью, определяемой, на глаз – чисто визуально. К этому надо добавить, что тайна наследственных болезней не может считаться установленной – и от здоровых людей рождаются генетически больные. Мутации – природный процесс, который постоянно трансформирует биологических существ, проводя тем самым эксперимент по адаптации к меняющейся среде. Все это для политических целей нацистам было не интересно – им нужен был образ внутреннего врага, которого «гуманно» истреблять или хотя бы стерилизовать, потому что он «болен» и в наследственном смысле – «заразен».
Введенные, но толком так и не вошедшие в практику, законы о здоровье немецкого народа «Ehegesundheitsgesetz» (закон о брачном здоровье) должны были предотвращать смешение «хороших» наследственных признаков с «нежелательными». Чем ломали социум вместе с судьбами людей – на основании совершенно ничем не подкрепленных домыслов. А членов СС делали странными субъектами, которые женились не по любви, а по разрешению рейхсфюрера, который определял: «здоровье или болезнь, талант или неспособность потомства».
Общий принцип гласил: «Аморально то, что противоречит селекции немецкого народа». Мораль становилась своеобразно-расовой. Она требовала подконтрольного «смешения» человеческих особей и объявляла отступление от некоей научной (на самом деле паранаучной) истины, как минимум, моральным преступлением. Это давало поводы для выискивания «преступлений против расы» – доносительство по этому поводу ничуть не лучше того, что было в сталинском СССР, но с другими основаниями для направления агрессии государственных органов против граждан.
Понимание социализма и национализма
Слово «социализм» в названии гитлеровской партии было уловкой – ничего общего с социализмом «левых» он не имел. Красный флаг, социализм – конкурирующие символы, призванные переманить массовку у немецких коммунистов, которые верностью совсем не отличались. После ареста Тельмана массы коммунистических активистов пошли к Гитлеру – за красным флагом и социализмом.
На съезде своей партии в 1933 Гитлер в заключительной речи сказал: «Если слово “социализм” вообще должно иметь какой-либо смысл, то оно может иметь только значение “железной справедливости”, то есть по глубочайшему разумению, обременять каждого сохранением целого, того, что соответствует ему в силу его врожденных склонностей и тем самым его ценности!» [4] . То есть, здесь нет речи о каком-либо политическом учении. Зато есть подмена: социализм теперь – это следствие врожденных (то есть, расовых) склонностей, превращенных в некие (расовые) ценности.
4
SS-Handblatter. Fur die weltanschauliche Erziehung der Truppe (1943) – здесь, и далее по разделу.
Нацизм как «национализм для своих» не проходит – в нем выделяется расовое разобщение, которое еще более абсурдно, чем классовое разделение. Социализм прилепляется к национализму только для того, чтобы сказать: речь идет о справедливости «в рамках национального сообщества, в том смысле, что результаты деятельности индивида для этого сообщества являются единственным мерилом для его оценки». Национальное здесь – только в расовом смысле. То есть, ненациональном. А раз так, то не может быть и социального – социум, как и нация, под воздействием нацизма распадаются на разной степени «нордизированные» группы. В самом деле, в нацизме «подлинный социализм является выражением нашей расовой сущности и поэтому направлен на здоровое сохранение нашей кровной общности». Кровной, а не национальной – то есть, с бесконечными бюрократическими процедурами выяснения вопросов «крови» там, где нужно выяснять лояльность к политическому и культурному единству.
Все, на чем мог удержаться нацизм – это то, что он заимствовал у национализма. В национализме социальное – его естественная часть. Но сюда нацистам непременно надо было прибавить чего-то иного: «Социальные институты сами по себе не реализуют социализм. Люди должны быть воспитаны так, чтобы думать, желать и действовать социально». Они хотели не институтов, а воспитания – нет, не семейного, не традиционного, а государственно-политического. Не традиции и культура, а политический режим делает человека из существа социального существом социалистическим. А в рамках расовых задач (чуждых нации как таковой) – национал-социалистическим.