Неизвестный Нью-Йорк. История. Легенды. Предания
Шрифт:
Он кивнул куда-то за деревья, где слышалась музыка и мелькали огни аттракционов.
Я ничего не ответил.
Внезапно он поднялся со скамьи. Не попрощался и даже не взглянул в мою сторону. Будто и не было меня и нашей случайной встречи. Уходил по дорожке человек с серым, тусклым лицом. Уходил не оглядываясь, ни на что не обращая внимания. Куда он шел? В прошлое? В небытие?..
Мне вспомнилась легенда о боге дорог. Там говорилось о людях, которые вроде бы и идут со всеми, но их уже нет рядом.
«…Они зрячие, но не видят. Они слушают, но принимают смех гиены и тявканье шакала за пение птиц, грохот камней, летящих в бездну, за журчание ручья. И зов Бога дорог для них не выбор пути, а обуза.
Они с радостным смехом прыгают в пропасть, и их становится все больше и больше…»
У этого человека свой «исход». Вот только кто позвал его в таинственную даль? Какая путеводная звезда осветила ему дорогу?
Звезда ли?..
Может, он принял совсем другой огонь за ее свет?.. И сам Апокалипсис манит его?
А вокруг был до краев наполнен весельем и детским смехом неунывающий, задорный и приветливый Кони-Айленд…
Под маской страха
Странное увлечение
Хэрри Кендал Toy был единственным сыном в одном из самых богатых семейств Нью-Йорка в конца XIX — начале XX веков.
Родители отправляли его учиться в самые престижные школы страны, однако Хэдли нигде долго не задерживался. В четырнадцать лет он уже курил, выпивал крепкие напитки и резался в покер. Играл парень азартно и самозабвенно. За день мог просадить все деньги, выдаваемые ему родителями на целый месяц. А потом писал слезливые письма домой и просил маму подбросить еще долларов.
Он постоянно влезал в долги и даже шарил по чужим карманам в школьных гардеробных. Несколько раз его ловили «на горячем». Но миссис Toy мгновенно кидалась на защиту сына. И, благодаря щедрым подношениям, улаживала самые щекотливые ситуации.
Кое-как завершив школьное образование, Хэрри был отправлен заботливыми родителями в Гарвардский университет. Но и там он продолжал прежнюю жизнь безудержного картежника, гуляки, баловня судьбы.
Когда настало время первых университетских каникул, нерадивый студент отправил родителям в Нью-Йорк телеграмму: «Задерживаюсь. Прибуду через пару дней…»
Но Хэрри так и не приехал. Ни через день, ни через неделю. На тревожные телеграммы родителей он не отвечал. Обеспокоенная миссис Toy сама решила навестить сына.
Своего отпрыска она застала за странным занятием. По всей квартире, которую снимал Хэрри, были разбросаны маски фантастических чудовищ, изготовленные из картона. Младший Toy увлеченно разрисовывал их масляными красками.
«Я боюсь этого города»
Изумленной матери он спокойно объяснил:
— Теперь я могу появиться в Нью-Йорке. Я боюсь этого города. Но маска страха спасет меня…
Эти слова еще больше озадачили миссис Toy.
— Мальчик мой, кого ты опасаешься? Кто напугал тебя в Нью-Йорке?
А сын так же невозмутимо, не отрываясь от странного занятия, поведал ей:
— Мне было лет двенадцать. Вы меня перевели тогда в новую школу на Манхэттене. — Хэрри наконец оторвался от своего занятия, поцеловал мать и продолжил давнюю историю. — Мой одноклассник Толстый Пич где-то раздобыл старинную индейскую «маску страха». Оказывается, краснокожие, не помню, какого племени, боялись входить в Нью-Йорк, поскольку считали этот город живым существом, чудовищем, которое может поглотить их. Но для торговли и обмена товарами им все же приходилось появляться в Нью-Йорке. Для того, чтобы уберечься от чудовища, они заказали какому-то колдуну изготовить «маску страха» и, перед тем как войти в город, одевали ее по очереди. Индейцы считали, что таким образом запугивают Нью-Йорк, и он оставит их в покое.
— Мальчик мой, где ты это вычитал? — заволновалась миссис Toy.
Но сын недовольно перебил ее:
— Слушай дальше… Толстый Пич скрывал, как ему уда-лось добыть эту «маску страха». Он прятал ее от всех, а однажды одел ее и ночью напугал меня. С тех пор я боюсь Нью-Йорка. Но теперь у меня есть своя «маска страха»…
Рассказ сына шокировал миссис Toy, но решительности ей было не занимать. Она приказала Хэрри немедленно собирать чемоданы и отправляться вместе с ней в Нью-Йорк.
Врачи со всей тщательностью обследовали младшего Toy, но так и не обнаружили у него серьезного нервного расстройства.
Пришлось ему возвращаться в Гарвард и продолжать ненавистное для него обучение.
Верхом в клуб
Отделавшись наконец от университета, Тоу-младший вернулся в Нью-Йорк. Неизвестно, одевал ли он перед въездом в город, которого опасался, «маску страха», но она всегда была при нем.
Во время первой же устроенной им вечеринки Хэрри заявил своим приятелям:
— Чтоб Нью- Йорк не давил мне на психику, буду буйствовать!.. Еще посмотрим, кто кого станет больше бояться!
— Буйство хорошо! — радостно поддержали приятели. — Главное — не скисать от скуки!
Они знали, что если Хэрри заводится, то его деньги летят направо и налево, и от этого долларового потока можно кое-что ухватить.
Наверное, если бы Нью-Йорк был живым существом, то от выходки Тоу-младшего ему и в самом деле стало бы страшно. Даже прыткие, вездесущие репортеры не поспевали за новыми скандалами, злыми выходками и чудачествами Хэрри.
На родительские деньги он снял в центре Манхэттена огромную, пяти- или шестикомнатную квартиру, которую превратил в притон для своих приятелей. С утра до ночи здесь крутились самые дорогие проститутки и шли попойки. Но в своих апартаментах Тоу-младший, как он заявлял, «лишь слегка разогревался».
А потом начинались его скандальные похождения по городу.
Нередко великовозрастный «шалун» сам не мог объяснить, зачем совершил тот или иной поступок.
Однажды Хэрри разукрасил жеребца под зебру. Только полоски он сделал красные и зеленые. На себя же — одел оранжевый цилиндр в крапинку, заляпал лицо краской и в таком виде въехал в великосветский клуб верхом на лошади. Швейцаров и всех, кто хотел ему помешать, он сбивал с ног и хлестал плетью. Подъехав таким образом к буфету клуба, он пытался напоить своего разукрашенного коня ликером.