Неизвестный Рузвельт. Нужен новый курс!
Шрифт:
В сентябре последовал второй шаг – забой 6 млн. свиней, чтобы сократить поголовье, мясо в основном переработано на удобрения. С точки зрения здравого смысла – безумие. ФДР, по-видимому, испытывал неловкость. На заседании Исполнительного совета он пытался шутить: «Ну, как идет массовое убийство свиней?» – спросил он руководителя программы ААА Дж Пика. Тот заверил, что все в порядке. «Не лучше ли установить контроль над рождаемостью?» – осведомился президент. «Нет», – последовал ответ. Воцарилось тягостное молчание.
Запасы пшеницы покрывали потребности на три с половиной года, и снова ожидался хороший урожай. Министерство сельского хозяйства в панике подписало множество контрактов,
Правительство изыскивало все новые и новые пути разрешения проблемы «излишков». Дж Пик попытался пойти по пути расширения продажи сельскохозяйственных продуктов за рубежом по демпинговым ценам, что повлекло за собой субсидирование экспорта. Тагвелл пресек его эксперимент, решительно указав, что сбыт продуктов за границей по ценам ниже внутренних подорвет всю внешнюю торговлю США и вызовет ответные меры. По настоянию Тагвелла и Уоллеса ФДР дал Пику отставку. Пик заявил: «Основная политика в области сельского хозяйства и внешней торговли находится в руках людей, которые никогда не зарабатывали себе на жизнь в промышленности, финансах или в сельском хозяйстве». Уоллес ответил: «Сельское хозяйство в капиталистическом обществе не может выжить как филантропическое предприятие».
К осени 1933 года ААА не сотворил чуда, если не считать уничтожения продовольствия. Выгоды от мер ААА получили крупные и средние фермеры, им было что сокращать. Мелкие фермеры были недовольны. Неутомимый М. Рено пытался вновь поднять их на борьбу, потребовав большей помощи. Уоллес стал предметом насмешек среди фермеров. К нему пристала издевательская характеристика: «Генри такой парень, что не поймешь, собирается ли он произнести проповедь или помочиться в постель». Рено, перефразируя слова президента, провозглашал: «Мы забыли о господине Уоллесе. И мы забудем о человеке в Белом доме, если он забудет нас». ФДР заметил Г. Моргентау о Рено: «Я не люблю, когда мне приставляют пистолет к голове и требуют, чтобы я сделал то-то». Дело было, однако, не в одном Рено.
Поток писем фермеров обрушился на Белый дом. Вот одно из типичных тогдашних обращений к президенту: «Я фермер, всю жизнь работал ради своей фермы в 200 акров.
У меня 1200 долл. долга, но я могу продержаться дольше, чем 90 процентов фермеров. Минувшей весной я верил, что вы действительно собирались кое-что сделать для страны. Теперь я отчаялся. Отныне я навеки проклинаю финансовых баронов и сделаю все, что могу, чтобы установился коммунизм». Это уже не был вопль отчаяния. Он ответил фермеру: «Единственно, о чем я прошу вас, – верить, что мы честно делаем все, чтобы улучшить положение». А чтобы у фермера не осталось сомнений, что и президенту трудно, ФДР сослался на плачевное состояние собственной животноводческой фермы в штате Джорджия.
Глубокой осенью 1933 года Уоллес отправился в поездку по сельскохозяйственным районам. Он не только обещал, представители его министерства буквально умоляли фермеров подписать контракты на 1934 год, предоставляя без задержки денежную компенсацию за сокращение посевов и поголовья скота в будущем году. Девальвация доллара способствовала повышению цен. Займы фермерской кредитной ассоциации также помогли фермерам. Неизвестно, как бы обернулось дело в 1934 году, если бы администрация Рузвельта не получила неожиданного «союзника» – погоду.
Весной 1934 года Соединенные Штаты поразила самая жесточайшая засуха за всю их историю. В штатах Среднего Запада в мае начались страшные песчаные бури. Пришло возмездие за многие десятилетия эксплуатации земли в нарушение элементарных правил агротехники: были распаханы громадные массивы, не проводилось
Если на фермах царило отчаяние: песок проникал везде и всюду, во все щели домов, остановилось движение на дорогах, закрылись школы, – то в Вашингтоне чуть ли не ликовали. Нуждающимся быстро подбросили семена и продовольствие с государственных складов, а статистики подсчитали: средний урожай пшеницы в 1929–1932 годах составил 864 млн. бушелей в год, ав 1933–1935 годах – 567 млн. бушелей. Примерно на 20 млн. бушелей производство сократила система ААА, остальное доделала природа.
Стихийное бедствие улучшило положение. К 1936 году средние доходы фермеров увеличились на 50 процентов, соотношение цен на промышленные и продовольственные товары достигло 90 против 55 в 1932 году. Задолженность фермеров была рефинансирована правительством более чем на миллиард долларов. Товарное фермерское хозяйство встало на ноги. На займы ААА крупные и средние фермеры приобретали машины, что сократило потребность в сезонных рабочих. Рузвельта превозносили спасителем.
Шестьсот тысяч фермеров, или 10 процентов всех фермеров, знали лучше. Они потеряли свои фермы за время действия ААА, то есть примерно за три года, а США с 1936 года стали импортировать пшеницу. Снова в выигрыше остались монополии.
VI
Закон о восстановлении национальной промышленности стремительно претворялся в жизнь. Во многом это было следствием личных методов руководства генерала Джонсона. На военном самолете он летал из города в город, произносил речи, призывал, запугивал. ФДР очень скоро потерял надежду разобраться в хаосе лихорадочной деятельности генерала. Джонсон десятками и сотнями подготовлял кодексы «честной конкуренции». Однажды он ворвался в пальто в кабинет президента и бросил ему на стол три кодекса. Когда Рузвельт подписывал последний, Джонсон взглянул на часы, заявил, что у него осталось всего пять минут, чтобы поспеть на самолет, сунул кодексы в карман и исчез. «С тех пор его не видели», – говорил Рузвельт правительству. Но президент определенно был доволен оперативностью руководителя NIRA.
Джонсон был и автором эмблемы N’IRA – «синего орла». Изображение птицы могли ставить на своих товарах только предприниматели, принимавшие участие в осуществлении закона, а потребителям разъяснили: не покупать товаров, не облагороженных эмблемой. Их выпускают саботажники дела восстановления Америки. Рузвельт восторгался простой идеей Джонсона, хотя в ней был несомненный привкус саморекламы. «Во время войны, – говорил президент, – при ночных атаках солдаты носят белый значок на плече, чтобы не перестрелять друг друга. По этому принципу участвующие в программе NIRA должны узнавать своих с первого взгляда». «Синий орел» летел над страной, смотрел из витрин магазинов, с обложек журналов и с костюмов – вернее с того, что оставалось от них, – девиц в мюзик-холлах.
Реклама «синего орла», а точнее, NIRA была поставлена с размахом. Митинги, парады, радиопрограммы. В начале сентября 1933 года Нью-Йорк увидел парад в честь «синего орла» – самую большую демонстрацию в истории города. По Пятой авеню с утра до поздней ночи топали демонстранты, свыше 250 тыс. С тротуаров их приветствовало более полутора миллионов ньюйоркцев. На трибуне стояли X. Джонсон, губернатор и А. Гарриман, руководители NIRA в штате. Генерал махал рукой, безуспешно стараясь, чтобы его жесты не походили на фашистское приветствие Муссолини.