Неизвестный Солженицын
Шрифт:
Кожинов, как ему ни досадно, жертвовал званием пророка, но продолжал лавировать. Да, говорит, если даже согласиться (чего он никак не хочет), что Солженицын сыграл очень большую роль в разрушении государства, то «можно признать лишь то, что сыграл он ее объективно (подчеркнуто Кожиновым. — В.Б.), не стремясь к этому», т. е. не ведал, что творил. Но, боже милостивый, какая разница детям, намеренно убили их мать или по ошибке приняли ее за Старовойтову с сумкой, набитой долларами… И чушь это! Именно всей душой, всеми помыслами стремился.
Словом, в конце концов, вынужденный признать, что уподобление дорогого Александра Исаевича пророку, наделенному всеведеньем, еще менее правомерно, чем уподобление яичницы божьему дару, Кожинов уже сам стал приводить как бы в щадящей форме некоторые свидетельства этого. Например, говорит,
А уж дальше пошли у Кожинова прямые апелляции о снисхождении и милосердии. Например, Кожемяко возмущен: как же так, то Меч Божий превозносил Шолохова, слал ему восторженные письма, а в «Теленке» пишет о нем высокомерно и презрительно, да еще обвиняет в плагиате. Кожинов не отрицает этой подлости кумира, но, конечно же, у него оправдательное «объяснение этому имеется»: «Просто (!) в промежутке между двумя такими признаниями его убедили, что «Тихий Дон» — плагиат. Потому он на Шолохова так стал смотреть». Да кто же так «просто» смог убедить, вернее, переубедить этого «очень сильного человека с огромной волей», «одну из самых крупных личностей столетия»? И ведь не в пустяке же переубедили, не в том, допустим, что Бондаренко расторопней, чем Евтушенко, а в судьбе великой книги и ее гениального автора. Нет, никто его не переубеждал, он сам пытался переубедить всех.
Критик не нашел объяснения этому диву, но его желание хоть как-то, хоть чуть-чуть сделать своего идола поприглядней так велико, что он пустился уж совсем, как говорится, во все тяжкие: «Я вижу в этом такую охватившую человека страсть (благородное негодование по поводу мнимого плагиата. — В.Б.), что он сам не помнит прежних своих слов». Ну, дескать, впал в невменяемое состояние — амок, амнезия. Так можно и черного кобеля отмыть добела. Можно уверять, например, что Чубайса, у которого, по данным ЦИКа на 2002 год, в «Менатеп-банке» и в других кошелках лежат и размножаются 56 млн. рублей (а сколько долларов? Неизвестно), [172] при виде, что коммунисты, давно похороненные им, живы-здоровы и продолжают бороться за спасение родины от миллионеров-кровососов и по-прежнему на втором месте в Думе, а его там нет, — Чубайса при этом схватила мозолистой рукой такая страсть, накатил такой амок, что он уже не помнит, кто ограбил русский народ с помощью ваучеров и озолотил главным образом своих соплеменников. И его неистовство, его амнезия тем более понятны — правда? — что ведь в Думе не оказались теперь и многие чубайсовы братья по разуму: ни ослепительно беспорочная Хакамада (В «Экс-по-банке» у нее 19 млн. рублей. И неужели долларов нет ни тысчонки хотя бы?), ни вопиющий умник Немцов (в «Альфабанке» около 12 млн.), ни грабитель первого призыва Гайдар (почему-то лишь около 5 млн., но зато — 2500 кв. м земли под Москвой), ни того же негодяя Альфреда (больше 7 млн.)… Что ж, допустим, и амнезия. Но это не спасет от скамьи подсудимых. При всех миллионах…
172
В 2008 г. после ликвидации РАО ЕЭС Чубайс в виде премии за успешную ликвидацию получил 27 млн. долларов.
А что касается памятливости Солженицына, то ее можно сравнить только с его злобностью. К тому же он все конспектирует, копирует, фиксирует, датирует, что как раз в «Теленке» и можно видеть воочию.
Но Кожинов опять о том же и градусом еще выше: «Каждый сдвиг, который с ним происходит, настолько хмощный, в том числе эмоционально, что что-то из прежнего уже не помнит. Повороты у него настолько страстные, что он как бы (?) не помнит уже о прошлом». Опять тектонические явления, невменяемость и амнезия! Да, конечно, при очень большом старании и очень нежной любви к черному кобелю его все-таки можно отмыть и преобратить в мышку-альбиноску.
Тут В. Кожемяко напомнил, как льстиво Солженицын нахваливал невиданные в мире великодушие и щедрость США и как уговаривал, призывал, умолял американцев вмешиваться в русские дела. И это русский патриот?.. Хотите верьте, хотите нет, но Кожинов ответил на это так: «Что ж; человек проявил слабость…» Ну, правильно. Как генералы Краснов и Власов, как президенты Горбачев и Ельцин… Но тут же критик присовокупил: «Мне кажется, что сейчас — в той или иной мере — он об этом сожалеет». В таких случаях говорят: «Кажется? Перекрестись».
Во-первых, нет никаких признаков, что у него шевельнулась хотя бы тень сожаления хотя бы за одну его ложь. А во-вторых, да если бы он и лоб расшиб в покаянии, сейчас это не Ихмеет ни малейшего значения и никому не нужно: игра-то сделана. Американцы поступали именно так, как он их пламенно призывал. Да, ныне он иногда мямлит, как спросонья: «Америка всемерно поддерживает каждый антирусский импульс… Западу нужна Россия, технически отсталая» («Россия в обвале», 1998). Но сейчас, говорю, это не имеет никакого значения, ни малейшего смысла, ибо игра сделана, а самого Солженицына никто не слушает.
Но Кожинов не знал устали в защите одноглазого и свирепого циклопа русской словесности: «Солженицын — человек увлекающийся». Да, конечно, и циклоп Полифем до того увлекался, что пожирал живых людей, вот и у Солженицына все увлечения почему-то полифемского характера — против живых и мертвых сограждан и притом в своих шкурных интересах. Не останавливался Кожинов и перед тем, чтобы привести и такие доводы: «Большой человек, и противоречия большие…» Так и Гитлера можно оправдать: ведь тоже не мелкая сошка. Нежно любил, дескать, свою собаку Блонди, но при этом истребил миллионы людей. Большое противоречие большого человека!.. Дальше: «Создав свой мир, Александр Исаевич стал как бы (!) его пленником». А кто вынуждал его создавать этот чудовищный русофобский мир? По чьему заказу он его создал? Не ЦРУ? И почему же стал пленником? Ему не раз и настойчиво предлагали покинуть этот поганый мир. Нет, нет, нет, «человек уже завершает восьмой десяток, трудно в таком возрасте резко меняться»… Да ведь ничто не мешало ему начать изменяться в сторону если уж не патриотизма, то хотя бы внешнего приличия плавно и мягко лет тридцать тому назад. К 80-ле-тию как раз созрел бы до спелости Починка, что ли.
И уж совсем жалобно: «Ведь речь же идет о человеке, а не о каком-то высшем существе». Вот так да! А разве Меч Божий это не «высшее существо»? Неужто это рядовой член профсоюза?
Когда же Кожинов привел и такие извинительные доводы, как «наивность» и «простодушие», то стало ясно, что он просто никогда не понимал, что это такое — Солженицын. Его наивность! Его простодушие!.. У Торквемады и Макиавелли того и другого было больше.
Однако было бы несправедливо утверждать, что известный критик так уж всегда и обелял Солженицына, так уж во всем и оправдывал, так уж каждый раз и взывал к снисхождению. Отнюдь нет, Кожинов — это все же не Бондаренко, иной раз он и попрекал любимого истукана. Вот читаем: «Кроме тех лестных слов, что я высказал по адресу Александра Исаевича, у меня много претензий к Александру Исаевичу». Вы слышите? Претензии! И много!.. «Главная претензия, пожалуй (уж главную-то надо бы определить твердо, а не предположительно. — В.Б.), вот в чем: взяв для своей деятельности такой широкий круг явлений, Александр Исаевич далеко не всегда ведет себя с должной ответственностью». О, господи! Что стоит за этими почтительно-туманными словами? «Вот, например, недавно он написал — и это имело определенное идеологическое значение, — что в Великой Отечественной войне погибли 44 миллиона наших солдат». Критик показал, что цифра эта, разумеется, ложь. Но ему, видимо, было невдомек, что, когда это имеет определенное идеологическое значение, когда ему выгодно, дорогой Александр Исаевич лжет, извращает любые цифры. Даже территорию СССР и численность его населения в одних случаях преувеличивает, когда заводит речь о нашей войне против «маленькой Германии», в других — преуменьшает.
Так, в «Архипелаге» писал, что к концу 41-го года под властью немцев было уже «60 миллионов советского населения из 150», т. е. потеряли, мол, в такой короткий срок уже едва ли не половину людских ресурсов. На самом деле наше население составляло тогда не 150, а около 195 миллионов. Так что вранье — на 45 миллионов. К тому же в 41-м году было перебазировано на восток 2593 промышленных предприятия, в том числе 1523 крупных, а также угнали 2,4 миллиона крупного рогатого скота, 800 тысяч лошадей, более 5 миллионов овец и коз, и вместе со всем этим хозяйством эвакуировалось более 12 миллионов населения (Великая Отечественная война. Энциклопедия. М., 1985, с. 802).