Неизвестный Солженицын
Шрифт:
«Все эти годы С. напряженно работал над 10-томной эпопеей «Красное колесо». Следовало добавить: «…которую ни в Америке, ни в России, ни в Западном полушарии, ни в Восточном никто прочитать не смог по причине ее полной несъедобщины».
«27 мая 1994 С. вернулся в Россию. В настоящее время живет в Москве». Следовало добавить: «Получил от Ельцина небольшое имение — бывшую дачу Кагановича с участком в пять гектаров».
«29 мая 1997 С. избран действительным членом Академии наук» (по отделению литературы и языка)». Следовало добавить: «…вместе с А.Н. Яковлевым» (по отделению невежества и клеветы).
«11 декабря 1998 в связи с 80-летием награжден орденом Андрея Первозванного, однако писатель отказался от высокой награды». Следовало добавить: «Отказался, видимо, в расчете на то, что со временем будет учрежден орден другого Андрея —
«Для творческого метода С. характерно особое доверие к жизни». Какое доверие, если он сам признается: «Я жизнь вижу, как луну, всегда с одной стороны». Но ухитряется при этом видеть ее с той, с неосвещенной стороны.
«Писатель стремится изобразить все так, как было на самом деле». Никто в нашей литературе столько не врал, никто так злобно не искажал то, что было на самом деле.
«С. пишет и стихи». Следовало добавить: «Они такого качества, что Твардовский, прочитав их, больше никому из сотрудников «Нового мира», даже Владимиру Лакшину, не дал читать, опасаясь за их психическое здоровье».
«Солженицынский «Пир победителей» — это гимн русскому офицерству». Тут мы добавим от себя: еще в мае 1967-го в письме IV съезду писателей СССР С. громогласно и гневно заявил, что написал эту пьесу в лагере, в тяжелейших будто бы условиях, будучи всеми забыт и «обречен на смерть измором», — словом, это был плод упадка духа, заблуждения, ошибки, в которой он раскаивается, и что пьеса «давно покинута», а теперь «приписывается» ему недобросовестными людьми «как самоновейшая работа». Заметим, однако, что, во-первых, тяжелых условий в лагере С. не отведал. Во-вторых, пять лет, т. е. большую часть срока имел регулярные свидания с женой, а весь срок получал посылки от нее и других родственников. Так что отнюдь не был он и забыт. В-третьих, смерть никогда не грозила Солженицыну — ни измором, ни расстрелом, а разве только от заворота кишок. Однако здесь важно отметить другое: в 1995 году, когда власть переменилась, переменилось и отношение автора к своей пьесе. В 1994 году он разыскал ее на чердаке, отряхнул от пыли и отнес «давно покинутую» в Малый театр. И знаменитый театр, словно соревнуясь с Академией наук в позоре, 25 января 1995 года поставил ее. А Владимир Бондаренко, разумеется, написал восторженную статью о спектакле. Между тем Михаил Шолохов считал ее клеветой на Красную Армию.
Дальше: «Очень важна во всех пьесах С. тема мужской дружбы… Эта же тема оказалась и в центре ром. «В круге первом». «Шарашка», в которой вынуждены работать Глеб Нержин (прототип — сам автор), Лев Рубин (прототип — Л.З. Копелев) и Дмитрий Сологдин (прототип — Д М. Панин), оказалась местом, где «дух мужской дружбы парил под сводом потолка». Допустим, тема-то есть. Но в жизни С. все обстояло иначе. Был у него школьный друг Кирилл Си-монян, в будущем главный хирург Красной Армии. Когда С. арестовали, то на допросе он в духе мужской дружбы, не знающей границ, оклеветал Симоняна как будто бы своего единомышленника-антисоветчика. А в 1952 году уже перед выходом из лагеря, видимо, от злобы, что Кирилл все эти годы пребывал на свободе, еще и написал на него донос на 52 страницах. Был у С. друг и в университете — Николай Виткевич. В духе той же своей мужской дружбы С. оклеветал и его. Разумеется, оба оклеветанных друга в свое время дали отповедь доносчику и клеветнику. Ходил в друзьях и упомянутый Лев Копелев, который назван и в статье Залыгина: «В 1961 друг С. по «шарашке» известный германист Л.З. Копелев передал рассказ «Один день Ивана Денисовича» в редакцию «Нового мира». Как видим, этот германист сыграл важную роль в жизни Солженицына, однако и тут дух мужской дружбы со временем превратился в дух вражды и взаимной ненависти.
«16 мая 1967 С. обратился к 4-му съезду писателей СССР с открытым письмом». Правильно. Но надо было добавить: «…в котором было много несусветного вздора, невежества и вранья». (См. первую главу этой книги.)
«В 1968 писатель тайно передал на Запад микрофильм рукописи 3-го тома «Архипелага ГУЛАГ». Два первых были тайно переданы раньше. Спрашивается, если он проделывал такие штучки, то чего же до сих пор стонет, что КГБ дохнуть ему не давал: и следил, и подслушивал, и фотографировал, и любимую жену завербовал и убить хотел ядовитым уколом в задницу?
«Володин, герой романа «В круге первом», пытается предупредить военного атташе о том, что сов. агенты украли у США атомную бомбу — он не хочет, чтобы ею завладел Сталин и укрепил г.о. коммунистический режим. Герой жертвует своей жизнью ради России, ради порабощенного тоталитаризмом отечества». Прекрасно, но надо было добавить: «Во-первых, Володин ничего не добился: бомбу Сталин получил. Во-вторых, этот герой не одинок. Так же пожертвовали жизнью ради России генералы Корнилов, Краснов, Власов, атаман Шкуро, Троцкий и кое-кто еще».
«Для писателя характерен новаторский подход к языку, тончайшее чувство слова». Какое новаторство, коли он употребляет слова, смысла коих не понимает. Например, прославился тем, что вместо «навзничь» пишет «ничком» и наоборот. И «тончайшее чувство» тут ему не мешает. Дуроломст-во это, а не новаторство. (См. гл. IV этой книги.) «Глубокая религиозность С.» И говорить-то об этом стыдно. Прохиндей с крестом. (См. гл. III этой книги.)
«С. подчеркивал, что Толстой никогда не был для него моральным авторитетом». Еще бы! Толстой воевал в артиллерии и плакал при виде французского флага над Севастополем, Солженицын же воевал конюхом, потом звукомет-ристом, а заплакал, когда жена выгнала его со своей дачи; Толстой помогал голодающим, участвовал в переписи населения, а кому помог Солженицын, в чем он участвовал, кроме литературных склок; Толстого называли вторым царем России, а Солженицына — вторым Власовым; прошло почти сто лет, как Толстой умер, а его книги все читают, по ним ставят спектакли и фильмы, Солженицына же и при жизни уже никто в руки не берет, кроме Бондаренко, он сам вынужден рассылать по библиотекам свои 5—10-томные «Теле-махиды»; Толстой в 82 года, стыдясь своей сытой жизни рядом с нищенской жизнью народа, все бросил и пошел в народ, да смерть помешала, а Солженицын и в 86 все гребет и гребет под себя, хоть бы лесные пожары поехал в Сибирь тушить, что ли… Естественно, какой же Толстой для него авторитет? (См. гл. V книги.)
Дальше: «С. подчеркивал, что Достоевский нравственные проблемы ставит острее, глубже». За что ж он так глумится над ним и его товарищами по кандальной каторге, изображая их бездельниками в белых штанах? (См. гл. II в этой книге.)
«Киносценарии Солженицына демонстрируют его мастерство». Он сам всю жизнь только тем и занят, что демонстрирует что-нибудь. Однако где же фильмы по его замечательным сценариям?
«Книга «Бодался теленок с дубом» — это история противостояния правды и официозной лжи». Что значит «официозная ложь»? Официоз — это орган печати, который, не будучи правительственным, выражает позицию правительства, т. е. официоз — это как бы полуофициальный орган. Подобно тому как ариозо — это как бы полуария. Так о чем тут речь — о полуофициальной лжи? А как быть с вполне официальной? Почему наш храбрец противостоял не ей, а только полуофициальной? Непонятно! Не умеете вы, академики да профессора, вполне грамотно выражать свои мысли.
«Особое место в этой книге занимает образ Твардовского». Действительно особое. Ведь ни о ком из писателей, а только о нем Солженицын писал: «Он меня душил! Он меня багром заталкивал под лед!»
«Публицистические книги писателя — образцы служения правде, Богу и России». Лепота! Но тут невольно вспоминается Тютчев:
Не Богу ты служил и не России — Служил лишь суете своей…Если в конце заменить одно слово, то можно закончить так:
Все было ложь в тебе, все призраки пустые: Ты не поэт, а лицедей.«Архипелаг ГУЛАГ» с документальной точностью напоминает «Записки из мертвого дома» Достоевского и «Остров Сахалин» Чехова». Да если бы эти писатели были живы, они, во-первых, подали бы на Залыгина в суд за сопоставление их трагических книг с дешевой и лживой поделкой, во-вторых, выдрали бы бороду самому ее автору.
«Во времена Солженицына в местах заключения находилось огромное количество ни в чем не повинных людей». Выше упоминалось, что сам он признает: ему лично влепили справедливо, законно. А вот все остальные ни в чем… Тогда спросил бы у своего дружка Яковлева, который с 1986 года ведает реабилитацией: «Почему из 106 млн. объявленных мной репрессированных в советское время ты, аспид, почти за двадцать лет реабилитировал только 1 млн. 300 тысяч? Где остальные 104 млн. 700 тысяч?»