Немцы в Катыни. Документы о расстреле польских военнопленных осенью 1941 года
Шрифт:
«Я, гражданин Советского Союза, вызванный в качестве свидетеля по настоящему делу, перед лицом Высокого Суда торжественно обещаю и клянусь говорить все, что мне известно по данному делу, ничего не утаить и ничего не прибавить».
(Свидетель повторяет слова присяги)
Вы можете сесть.
Смирнов: Разрешите приступить к допросу, господин председатель?
Председатель: Да, пожалуйста.
Смирнов: Скажите, свидетель, чем занимались Вы до начала немецкой оккупации города Смоленска и Смоленской области и где проживали?
Базилевский: Я до оккупации Смоленска
Смирнов: Сколько всего времени Вы жили в Смоленске до начала немецкой оккупации?
Базилевский: С 1919 года.
Смирнов: Известно ли Вам, что представлял собой так называемый Катынский лес?
Базилевский: Да. По существу, это была скорее роща излюбленное место, в котором жители Смоленска проводили праздничные дни, а также летний отдых.
Смирнов: Являлся ли этот лес до начала войны какой либо особой территорией, охраняемой вооруженными патрулями, сторожевыми собаками или, наконец, просто отгороженной от окружающей местности?
Базилевский: За долгие годы моего проживания в Смоленске это место никогда не ограничивалось в смысле доступа всех желающих. Я сам многократно бывал там и в последний раз в 1940 году и весной 1941 года. В этом лесу находился и лагерь для пионеров. Таким образом, это место являлось свободным, свободнодоступным для всех желающих.
Смирнов: Я прошу Вас несколько задержаться на этом ответе. В каком году там помещался пионерский лагерь?
Базилевский: В последний раз Смоленский лагерь пионеров был в районе Катынского леса в 1941 году.
Смирнов: Следовательно, я правильно понял Вас, что в 1940 и 1941 годах, до начала войны во всяком случае (Вы говорите о весне 1941 года), Катынский лес не был особо охраняемой территорией и доступ туда был совершенно свободен?
Базилевский: Да, я утверждаю, что это именно так.
Смирнов: Вы это показываете как очевидец или из вторых уст?
Базилевский: Нет, как очевидец, бывавший там.
Смирнов: Я прошу Вас рассказать Суду, при каких обстоятельствах Вы оказались первым заместителем бургомистра города Смоленска в период немецкой оккупации? Говорите медленнее.
Базилевский: Ввиду того, что я был административным лицом, я не имел возможности своевременно эвакуироваться, так как был занят руководством по замуровыванию весьма ценной библиотеки института и ценного оборудования. Я имел возможность, в силу сложившихся обстоятельств, сделать попытку выехать только 15 числа вечером. Попасть на поезд мне не удалось, и мне была назначена эвакуация на 16 июля утром. Но в ночь с 15 на 16 июля Смоленск неожиданно для меня был занят немецкими войсками, мосты через Днепр взорваны, и я в силу обстоятельств оказался в плену. Через некоторое время, 20 июля, на обсерваторию, где я проживал как директор ее, явилась группа немецких солдат, которые заявили, что они должны записать, что здесь, на обсерватории, имеется ее директор в моем лице и проживавший там же профессор физики Ефимов. Вечером 20 июля ко мне явились два немецких офицера и повели меня в штаб части, которая
Смирнов. Таким образом, правильно ли я Вас понимаю, что немцы заставили Вас угрозами быть заместителем бургомистра этого города?
Базилевский: Это еще не все. Мне было указано тогда, что через несколько дней я буду вызван в комендатуру. 25 июля ко мне на квартиру в сопровождении немецкого жандарма явился неизвестный мне человек в штатском платье, который отрекомендовался смоленским адвокатом Меньшагиным и заявил, что по поручению немецкой комендатуры он прислан за мной и что я должен немедленно с ним отправиться в комендатуру, уже постоянную.
Смирнов: Скажите, свидетель, кто был бургомистром Смоленска?
Базилевский: Адвокат Меньшагин.
Смирнов: В каких отношениях Меньшагин находился с немецкой администрацией и, в частности, с немецкой комендатурой города?
Базилевский: В очень хороших. Эти отношения становились более тесными с каждым днем.
Смирнов: Можно ли сказать, что Меньшагин был у немецкой администрации доверенным лицом, которому они считали возможным доверять секреты?
Базилевский. Несомненно.
Смирнов: Я прошу Вас ответить, Вам известно, что в Смоленске находились польские военнопленные, вернее, близ Смоленска?
Базилевский: Да, очень хорошо.
Смирнов: Что делали польские военнопленные близ Смоленска и в какое время?
Базилевский: Весной 1941 года и в начале лета они работали по ремонту дорог Москва Минск и Смоленск Витебск.
Смирнов: Что известно Вам о дальнейшей судьбе польских военнопленных?
Базилевский: О судьбе польских военнопленных мне, в силу занимаемой мною должности, стало известно даже несколько ранее.
Смирнов: Я прошу Вас рассказать об этом суду.
Базилевский: В связи с тем обстоятельством, что в лагере для русских военнопленных, известном под именем «Ду лаг 126», существовал чрезвычайно жестокий режим, при котором военнопленные сотнями ежедневно умирали, в силу этого обстоятельства я старался по возможности всех, по отношению к кому можно было найти повод, освобождать из этого лагеря. Вскоре я получил сведения, что в лагере находится известный в Смоленске педагог Георгий Дмитриевич Жиглинский. Я обратился к Меньшагину с просьбой возбудить ходатайство перед германской комендатурой Смоленска, в частности перед фон Швецем, об освобождении Жиглинского из лагеря, мотивируя…
Смирнов: Я прошу Вас не задерживаться на этих деталях и не терять на них времени, а рассказать суду о беседе с Меньшагиным, о том, что Вам сообщил Меньшагин.
Базилевский: Меньшагин сказал на мою просьбу: «Что же, одного спасем, а сотни все равно будут умирать». Однако я все-таки настаивал на ходатайстве. Меньшагин после некоторого колебания согласился войти с таким ходатайством в немецкую комендатуру.
Смирнов: Может быть, Вы будете короче говорить, свидетель, и расскажете, что Вам сказал Меньшагин, вернувшись из немецкой комендатуры?