Немцы

Терехов Александр Михайлович

Листок учета кадров, Ф.И.О. монстра никому не говорили ничего: между г.р. в деревне Смоленской области, заочным политехническим институтом и записью «советник мэра» (удостоверения «советников» дарились отставникам и продавались мелким понтярщикам) дырявилась тьма из двух строк: «коммерческая деятельность» и служба в обозначенной цифрами «в/ч КГБ СССР» — сам монстр в высокопоставленной бане отрекомендовался «разведчиком», признал нелегальную работу в Соединенных Штатах, никак не объяснив незнание английского; во второй бане также упоминал Штаты, но уже как место срочной командировки для «спасения» сперва как-то попавших туда, а потом почему-то едва не пропавших миллиардов городского правительства; в третьей бане монстр объяснил человеку, показавшемуся ему особо умеющим хранить тайны,

что он, монстр, и есть то самое неизвестное, как бы несуществующее для масс влиятельное и ловкое лицо, погасившее пламя в отношениях супруги мэра и ФСБ Ростовской области, запаленное без спросу купленными землями, недоплаченными налогами, не занесенными, куда следовало бы, деньгами, местным юристом, зарубленным самым зверским образом, и — в наибольшей степени — необдуманным решением, кого именно поддержать на выборах в областную думу, чтобы впоследствии душить губернатора.

При знакомстве в департаменте строительства с вице-премьером Левкиным монстр невольно проговорился: «Когда мы били чеченов…» — в аппарате мэра расслышали его: «Я ж из Питера, как президент…»; о Путине (это примечали все) монстр говорил как-то остановленно, родственно, слабо улыбаясь чему-то, ведомому только ему, словно припоминая недавнее свидание либо предчувствуя близкую (и явно не первую) встречу; услышав, «прописываясь» в департаменте территориальных органов, фамилию Левкин, монстр вдруг рассмеялся: «Знаем, знаем мы Левкина… Взяточник!» — и спокойно махнул свою рюмку среди окаменевшего молчания; прокурору города монстр поведал: я — генерал-лейтенант, журналисту «Городской правды», напавшему на него после заседания правительства, сказал: «подполковник запаса», военкому округа алкоголику Кузьменкову — «в отставку ушел генерал-майором»; начальник окружного ФСБ шептал подкармливавшим его главам управ: «Выяснил точно: полковник внешней разведки» — не прояснялось, кроме одного — монстр, похоже, сидел; любое упоминание мест лишения свободы задевало его лично, он прямо бесился и что-то бессвязно излагал о противостоянии парламента и президента в октябре 1993-го, погубившее не одну «офицерскую судьбу», про страдания за правду и честь Отечества, выбитые зубы; при этом Эбергард коротко знал человека, своими ушами слышавшего, как отставной генерал ФСБ, серьезно взошедший на федеральный уровень по внешнеторговой части, принимая в подарок легкую, несмотря на длину, но исключительно теплую шубу для молодой жены, услышав в ответ на свое дежурное «какие там у вас новости в округе?» фамилию монстра, поморщился и, не желая вдаваться в омерзительные подробности, процедил: «Увольнял из ФСБ его я. За бизнес».

На каждом этаже в кабинетах Востоко-Юга боялись, и никто не хотел бояться больше других; знал что-то наверняка, успокоить мог Кристианыч — он один ходил уверенно, но первый зам никого не спасал, совещания открывал: «Округ дождался настоящего руководства»; как всегда, посетителям из числа подрядчиков и застройщиков опять таинственно предрекал: «Будет мэром»; но, встретившись случайно на пути от пятого подъезда мэрии к автомобилю под первым снегопадом с главой управы Смородино Хассо, лично следившим, чтобы надпись «Рыжик, мы всё знаем!!!» на кинотеатре «Комсомолец» своевременно стиралась, Кристианыч, дважды довольно испуганно оглянувшись (это поразило Хассо больше всего), без всякого вопроса, сам, своевольно, едва различимо просипел:

— Артист. Большой артист, — и спрятался в машину.

За успокоением все ходили побираться к Сырцовой.

— А-а, Эбергард… А мы тут… Чайку? У нас и котлетка есть, будете? — Из кабинета, «да нам уже пора», «мы уже попили, сами не знаем, чего сидим и встать не можем», разбежался, звякая чайными ложками, бухгалтерский люд. — Посмотрите, лимон зацвел! — как глухому, голосила толстая, боком ходившая Сырцова, запираясь на ключ. Эбергард оглянулся на две желтые капельки, повисшие среди сухих веток (что бы ни сказала — будь, как всегда), и улыбался, слушал, словно ради приличия, словно ему больше важны приключения лично ему неизвестных сырцовских внуков или дачных кошек — веснушчатая медноволосая Сырцова обожала земледелие.

— Ходит с пистолетом! Сама видела. Мне сказал: Галина Петровна, жизнь меня побросала.

Я с таким быдлом работал! Так что у меня здесь никто плакать не будет. Марианке каждый день: бутерброды с семгой и черной икрой должны быть всегда. Инвесторов будем встречать по высшему разряду. Закупайте на представительские расходы. Вопросы есть? А Марианка, ты знаешь, как она умеет, попой повела: вопросов нет. И представительских у нас тоже нет. Та-ак удивился… Инвесторы с языка не сходят. Тут к нему уже первые подползли: «Стройперспектива», Запорожный из «Стройметресурса», «Золотые поляны» этого, Льва Эммануилыча… И префект каждому вот так, — Сырцова болезненной гримасой сжала губы и огорченно покивала головой, заговорив ровно, текуче: — Да, я тут посмотрел, столько у вас врагов… Столько врагов! Ну да ничего, будем помогать, да? Они ему: да всё у нас в порядке, всё мы порешали, и с мэром, и со Старой площадью, имена-отчества ему какие-то называют, что кто-то должен был ему звонить… А он как не слышит: столько врагов… Поможем, ничего, будем вместе по жизни пробиваться. Стасик Задорожный с во-от такими глазами вышел: а за что этому-то?! Сколько можно?! Очень, — Сырцова сложила пальцы щепотью и потерла с хорошо слышным мышиным пробегающим шелестом, — нацелен на это дело.

— Про всех префектурных, наверное, расспрашивает? — Эбергард заставил себя еще улыбнуться и спрятал губы в чашке, но она неожиданно оказалась пуста.

— Ему зам по инвестициям нужен свой, а Кравцова не уволишь. Бабец, когда дела сдавал, попросил: если с Кравцовым не сложится, не увольняйте Мишу сразу — у него жена умирает, подержите его. И монстр пообещал. Марианка подслушала: сказал — уверен, с Кравцовым сработаемся, если нет — год у него есть. Обещаю, Егор Иванович, так сказал. Да и все другие останутся на местах. И предложил: давайте, может, бизнес какой в округе затеем. Но у Бабца ума хватило: спасибо, не надо. Хотя это Кристианыч мне по секрету… Мэр префекту сказал: посылаю тебя на ВостокоЮг разобраться с провалом на выборах: кадры подвели Бабца или Бабец подвел свои кадры. Вот такая пуля прилетела!

Сырцова — наконец-то! — испытующе глянула на Эбергарда: выдержишь? говорить? нет? — закуталась потеснее в платок и нависла над столом, отодвинув грудью калькулятор, и Эбергард благодарно подвинулся навстречу — вот оно, всё лучше общей тьмы. Или общая тьма всё-таки лучше… Вот сейчас он родится на чертов этот свет!

— Галина Петровна, говорит, а что это за девятнадцать миллионов на пресс-центр? Я говорю: так наружная реклама на выборы. И соцопросы. И газеты…

— Так в других округах…

— Говорю: в других округах по шестьдесят миллионов! А он, сам глазки спрятал: а что за человек этот — Эбергард? Я говорю: многих мы с вами обсудили, и вот только про одного…

Эбергард благодарно сжал веснушчатое запястье главбуха.

— Могу сказать со всей ответственностью — душа у него есть! Добрый. Мастер своего дела. И деликатные вопросы умеет решать. Поговорите с ним. Монстр, а глазки не поднимает: какой-то он… И — не сказал!

— Но — с неприязнью?

— Не поняла. Но ты — ищи работу!

— Да вы так всегда говорите! — И они рассмеялись. — Говорят, из Питера?

— Всегда что-то говорят, — отмахнулась Сырцова, — а ты не слушай, а то зацепятся языками в столовой и — бу-бу-бу, бу-бу-бу… Кто мы такие? Никто! Как те, верхние, думают… что они думают… зачем и куда кого ставят — мы никогда не поймем! Отделывай квартиру и ищи работу! А мне бы до пенсии досидеть…

Эрна не позвонила сегодня, завтра, послезавтра, неделю, две, дальше, и что же: не позвонит он — она не позвонит никогда? И всё-таки позвонил, сам:

— Не виделись уже три месяца, — чуть не спросил: «Ты не обиделась на меня?» — Я уже соскучился, — свободно, не стискивая зубы, почему-то не получалось теперь говорить, Эбергард просил, он боялся, пусть скажет «тоже соскучилась, папа»; нет: — Давай на выходных сходим в клуб!

— Давай. — Прежний голос? Да, прежний голос. Или всё-таки новые интонации? Да, нет, хватит грызть себя — прежний голос!!!

— Возьми-ка в руки листок и чем записать, — радость возвращала ему уверенность, — давай, давай, я подожду… Взяла? Напиши в столбик: что бы ты хотела видеть в нашей новой квартире.