Немецкая идеология
Шрифт:
Наказание= удовлетворение (месть) Человека по отношению к «Я».} — { Удовлетворение( месть) = «Я» наказывается Мной.
В последней антитезе удовлетворение может быть названо также самоудовлетворением, так как это есть удовлетворение Меня, в противоположность удовлетворению Человека.
Если в вышеприведенных антитетических уравнениях фиксировать лишь первый член их, то получается следующий ряд простых антитез, где в тезисе всегда стоит святое, всеобщее, чужое наименование, а в aнти– тезисе – всегда мирское, личное, присвоенное наименование.
Преступление – Вражда.
Преступник – Враг или противник.
Наказывание – Самооборона.
Наказание – {Удовлетворение, месть, самоудовлетворение.
Мы сделаем сейчас несколько замечаний об этих уравнениях и антитезах, которые так просты, что даже «прирожденный простофиля» (стр. 434) сумеет усвоить в пять минут этот «единственный» метод мышления. Но предварительно приведем для подтверждения еще несколько других мест в дополнение к приведенным уже раньше.
Примечание 1.
«По отношению ко Мне Ты никогда не можешь быть преступником, а только противником» (стр. 268), – и в том же
Примечание 2. Борясь с ореолом святости существующей власти (с ветряной мельницей), святой Санчо не обнаруживает ни малейшего знакомства с этой властью и вовсе не собирается атаковать ее; он выдвигает только моральное требование, чтобы отношение, в каком «Я» находится к этой власти, было формально изменено. (Смотри «Логику» [321] .)
«Я вынужден считать для Себя приемлемым» (напыщенное заверение), «что он» (т.е. Мой враг, за которым стоит несколько миллионов людей) «рассматривает Меня как своего врага, но никогда я не допущу, чтобы он обращался со Мной как со своей креатурой и чтобы его разум или неразумие стали для Меня мерилом» (стр. 256, где «враг» оставляет за нашим вышеупомянутым Санчо весьма ограниченную свободу, а именно – альтернативу: или допустить, чтобы с ним обращались как с креатурой, или же получить предназначенные Мерлином для его posaderas [322] 3.300 плетей. Эту свободу предоставляет ему любой уголовный кодекс, правда, не спросив предварительно нашего пресловутого Санчо, в какой форме уведомлять его о своей вражде). – «Но импонируяпротивнику в качестве силы» (являясь для него « импозантнойсилой»), «Вы все же от этого еще не становитесь освященным авторитетом, – если только Ваш противник не злодей. Он не обязан Вас уважатьи почитать, хотя бы он и считалсяс Вами и с Вашей силой» (стр. 258).
321
См. с. 261. Ред.
322
– ягодиц. Ред.
Святой Санчо сам выступает здесь в качестве злодея [323] , выискивая с величайшей серьезностью различие между понятиями «импонировать» и «быть почитаемым», «считаться» и «питать почтение», – различие максимум в одну шестнадцатую долю. Когда святой Санчо «считается» с кем-нибудь, «он предается рефлексии, обладая при этом предметом, по поводу которого он рефлектирует, который он почитаети перед которым он испытывает благоговение и страх» (стр. 115).
323
В оригинале игра слов: «Sch"acher» – «злодей», «sch"achern» – торговаться, спекулировать, обделывать темные делишки. Ред.
В вышеприведенных уравнениях наказание, месть, удовлетворение и т.д. изображены как нечто, исходящее лишь от Меня. Поскольку святой Санчо является предметом удовлетворения, антитезы можно перевернуть: тогда самоудовлетворение превратится в удовлетворенность Мной, испытываемую другим, или в прекращение моего удовлетворения.
Примечание 3. Те же самые идеологи, которые могли вообразить, что право, закон, государство и т.д. возникли из всеобщего понятия, в конечном счете из понятия человека, и созданы были ради этого понятия, – эти же идеологи могут, разумеется, вообразить и то, что преступления совершаются из одного лишь пренебрежения к понятию, что преступления, вообще, являются не чем иным, как издевательством над понятиями, и что они караются лишь для того, чтобы доставить удовлетворение оскорбленным понятиям. По поводу этого мы все необходимое сказали уже выше, говоря о праве, и еще раньше, говоря об иерархии, куда мы и отсылаем читателя. – В вышеприведенных антитезах канонизированным определениям: преступление, наказание и т.д. – противопоставляется название другого определения, которое святой Санчо, по своему излюбленному обыкновению, извлекаетиз этих первыхопределений и присваивает себе. Это новое определение, – которое, как сказано, выступает здесь лишь в качестве простого названия, – будучи мирским, должно содержать в себе непосредственные индивидуальныеотношения и выражать фактическиеотношения. (Смотри «Логику».) Но история права показывает, что в наиболее ранние и примитивные эпохи эти индивидуальные, фактические отношения в их самом грубом виде и являются непосредственно правом. С развитием гражданского общества, т.е. с развитием личных интересов до степени классовых интересов, правовые отношения изменились и получили цивилизованное выражение. Они стали рассматриваться уже не как индивидуальные отношения, а как всеобщие. Вместе с этим, благодаря разделению труда, охрана сталкивающихся между собой интересов отдельных индивидов перешла в руки немногих, и тем самым исчез и варварский способ осуществления права. Вся критика права у святого Санчо ограничивается в вышеприведенных антитезах тем, что он объявляет цивилизованноевыражение правовых отношений и цивилизованное разделение труда плодом «навязчивой идеи», Святого, а варварское выражение конфликтов и варварский способ их улаживания, наоборот, сохраняет для себя. Для него все дело только в названиях; самого же дела он совершенно не касается, так как не знает действительных отношений, на которых основываются эти различные формы права, и так как в юридическом выражении классовых отношений он видит только идеализированные названия прежних варварских отношений. Так, в штирнеровском волеизъявлении мы снова находим поединок, во вражде, в обороне и т.д. – слепок кулачного права и практику старинного феодального быта, в удовлетворении, мести и т.д. – jus talionis [324] , древнегерманскую Gewere {252} , compensatio, satisfactio [325] , – словом, главные элементы leges barbarorum и consuetudines feodorum {253} , которые Санчо воспринял и усвоил не из библиотек, а из рассказов своего бывшего господина об Амадисе Галльском. И таким образом святой Санчо приходит, в конечном счете, снова лишь к бессильной моральной заповеди, что каждый должен сам
324
– право возмездия по принципу: око за око. Ред.
325
– возмещение, удовлетворение. Ред.
326
См. с. 196 – 197. Ред.
327
– профессора права. Ред.
С. Преступление в обыкновенном и необыкновенном смысле
Выше мы видели, что преступление в обыкновенном смысле было сфальсифицировано и благодаря этому записано в графу «кр'eдит» эгоисту в необыкновенном смысле. Теперь эта фальсификация становится явной. Необыкновенный эгоист находит теперь, что он совершает только необыкновенные преступления, которые должны быть противопоставлены обыкновенным преступлениям. Поэтому мы заносим теперь вышеназванному эгоисту обыкновенные преступления в противоположную графу.
Борьбу обыкновенных преступников против чужой собственности можно выразить также следующим образом (хотя это применимо к любому конкуренту):
они «ищут чужоедобро» (стр. 265),
ищут святое добро,
ищут Святое, благодаря чему обыкновенный преступник превращается в «верующего» (стр. 265).
Но этот упрек, который эгоист в необыкновенном смысле делает по адресу преступника в обыкновенном смысле, совершенно мнимый, – ведь не кто иной, как он сам, ищет повсюду ореол святости [328] . В сущности он упрекает преступника не в том, что преступник ищет « Святое», а в том, что он ищет « Добро».
328
Игра слов: «scheinbar» – «мнимый», «Heiligenschein» – «ореол святости». Ред.
После того как святой Санчо создал себе «собственный мир, небо» (на этот раз он создал в своей собственной голове мир поединков и странствующих рыцарей, перенесенных в современный мир), после того как он одновременно с этим доказал документально свое отличие, как рыцарского преступника, от обыкновенных преступников, – после этого он снова затевает крестовый поход против «летучих змей и страусов, леших», «привидений, призраков и навязчивых идей» {254}. Его верный слуга Шелига благоговейно скачет за ним. Однако пока они продолжают свой путь, происходит удивительное приключение с несчастными, которых тащили туда, куда они вовсе не хотели идти, – как это описано у Сервантеса в XXII главе. В то время, когда наш странствующий рыцарь и его слуга Дон Кихот трусили рысцой, Санчо поднял глаза и увидел, что навстречу им идут двенадцать человек в ручных кандалах, скованные длинной цепью и сопровождаемые комиссаром с четырьмя жандармами, принадлежащими к святой эрмандаде {255}, к эрмандаде Святого, к Святому. Когда же они приблизились, святой Санчо весьма учтиво попросил конвойных объяснить ему, если им будет угодно, почему этих людей ведут закованными в кандалы. – Это каторжники его величества, отправляемые в Шпандау {256}, больше Вам знать не полагается. – Как, – воскликнул святой Санчо, – подневольные люди? Возможно ли, чтобы король захотел учинить насилие над каким-нибудь «собственным Я»? В таком случае Я призываю Себя к тому, чтобы выполнить свое призвание и пресечь это насилие. «Поведение государства есть насильственная деятельность, которую оно и называет правом. Насильственную же деятельность отдельного индивида оно называет преступлением». И святой Санчо начал сперва увещевать преступников, говоря, что им нечего печалиться, что хотя они «не свободны», но «особенны», и что хотя, быть может, их «кости» будут «трещать» под ударами бича и кое у кого из них даже «оторвут ногу», но, говорил он, Вы восторжествуете над всеми препятствиями, – ибо «Вашу волю никто связать не может!» «И я достоверно знаю, что на свете нет такого колдовства, которое могло бы побудить и принудить волю, как это воображают некоторые простофили; ибо воля есть наш свободный произвол, и нет такого зелья и такого заклинания, которые могли бы ее принудить». Да, «Вашу волю никто не может связать, и Ваше внутреннее сопротивление остается свободным!»
Но так как эта проповедь не успокоила каторжников и они по очереди стали рассказывать, как несправедливо их осудили, то Санчо сказал: «Дорогие братья, из всего, что Вы Мне рассказали, Я себе уяснил, что хотя Вас наказали за Ваши преступления, но Вам доставляет мало удовольствия наказание, которому Вы подвергаетесь, и Вы, следовательно, терпите его против своей воли и относитесь к нему без всякого удовольствия. И весьма возможно, что причиной Вашей гибели является малодушие под ударами бича, проявленное одним, бедность другого, отсутствие покровителя у третьего, наконец, пристрастный суд судьи, а также и то, что Вам не воздали принадлежащего Вам права, „Вашего права“. Все это заставляет Меня показать Вам, почему Я небом ниспослан в мир. Но так как мудрость согласного с собой эгоиста предписывает не делать насильно того, чего можно добиться путем соглашения, то я попрошу господина комиссара и господ жандармов расковать Вас и отпустить на все четыре стороны. Кроме того, милостивые господа жандармы, все эти бедняки ничем не обидели Вас. Не подобает согласному с собой эгоисту становиться палачом других Единственных, которые не сделали ему ничего дурного. У Вас, по-видимому, „выступает на первый план категория украденного“. Почему Вы так „ополчаетесь против преступления“? „Воистину, воистину говорю я Вам“: „Вы воодушевлены нравственностью, Вы преисполнены идеей нравственности“, „Вы преследуете все враждебное ей“ – Вы „по долгу присяги ведете“ этих бедных каторжников „в темницу“, Вы – Святое! Поэтому отпустите добровольно этих людей. Если же Вы этого не сделаете, то Вам придется иметь дело со Мной, который „сметает народы одним дуновением живого Я“, который „совершает безмернейшее осквернение“ и не „страшится даже луны“».