Немецкие шванки и народные книги XVI века
Шрифт:
Не делай никому дурного!
А сделал — никому ни слова!
Но даже если ты — молчок,
Тогда дитя и дурачок
Расскажут всем про твой грешок.
Народные немецкие книги
ФОРТУНАТ
Как
Земля, именуемая Кипром, есть остров и королевство, лежащее в море против восхода солнца. Земля эта изобильна, весела и благодатна, она родит всяческие изысканные фрукты, о чем хорошо знают все, кто совершил паломничество в святую землю Иерусалим, достиг королевства Кипр и побывал там. Есть на острове великолепный город, именующийся Фамагостой, [47]жил в нем почтенный горожанин старинного рода, родители оставили ему великое богатство и немалые поместья, но, владея большим богатством и состоянием, притом будучи юных лет и вдобавок беззаботного нрава, презрел он то, как его родители в свое время сберегали и умножали свое достояние. И помыслами своими он всецело устремился лишь к минутным почестям, увеселениям и плотским наслаждениям. Он вел роскошный образ жизни, сражался в состязаниях и турнирах, бывал при дворе короля и совершал прочие подобные дела, из-за чего лишился великого богатства, и друзья его явственно увидали, что тратит он более, нежели позволяют доходы, и задумали дать ему жену, не отвлечет ли она его от подобного, и изложили ему свой замысел. Юноше затея пришлась по душе, он обещал последовать их совету, и, когда он на то согласился, друзья его взялись подыскивать ему супругу.
В городе, прозывавшемся Никозией, столице Кипра, [48]где обыкновенно кипрские короли держали двор, жил некий почтенный горожанин. У него была красивая дочь по имени Грациана. Ее и обручили с юношей, не допытываясь о том, что он за человек, а положившись на славу, ходившую о его великом богатстве и состоянии. Девицу торжественно ввели к нему в дом и устроили там пышную свадьбу, как повсеместно вошло в обычай у людей богатых, каковые в таких случаях и выказывают свое богатство и роскошь и похваляются ими.
Когда же свадебные торжества завершились и все угомонились, означенный горожанин, прозывавшийся Теодором, взял девицу и зажил с ней в радости и добродетели. Его друзья и друзья его невесты были очень этим довольны, полагая, что свершили благое дело, с женской помощью обуздав Теодора, имевшего доселе столь распущенный нрав. Но им было невдомек, что изначально заложенное в природе человеческой не поддается изменению. А меж тем Грациана понесла сына. Не прошло и года со свадьбы, как она родила, что вновь обрадовало друзей с обеих сторон. Младенца окрестили и нарекли Фортунатом. Теодор, казалось, также испытывал от этого великое удовольствие. Однако он вновь взялся за старое, бился на турнирах и в поединках, обзавелся множеством слуг и превосходными жеребцами, ускакал ко двору короля, оставив жену и дитя, и не спрашивал, каково им приходится. Сегодня он продаст доходное поместье, завтра заложит недвижимость. Проделывал он это так часто и так долго, покуда не осталось у него более ничего, что можно было продать или заложить, и тут он впал в нищету, и понапрасну растратил свою молодость, и обеднял до того, что не мог более держать ни слугу, ни служанку, а его добродетельной жене Грациане пришлось самой варить и стирать, как простой служанке.
Как-то раз сели они за стол и собрались обедать, жить хотелось бы им лучше, чем жили они теперь. Сын сел супротив отца, и тот печально глянул на сына и тяжко вздохнул. Это не укрылось от юноши, которому было в ту пору лет восемнадцать, и умел он разве что начертать и прочесть свое имя. Но зато он был сведущ в соколиной охоте и вообще в звероловстве, за коими и проводил свой досуг. Заговорил он и сказал: «Любезный мой батюшка, что удручает тебя и вызывает твою печаль? Я вижу, когда ты смотришь на меня, твой взгляд омрачается. Прошу тебя, любезный батюшка, ответь, чем я разгневал тебя? Может, ты недоволен жизнью, которую я веду? Скажи мне, ибо я хочу во всем тебе повиноваться».
Отец заговорил и сказал: «О возлюбленный мой сын, в том, что меня удручает, нет твоей вины. Кого мне винить, если горести и нужда, которые я испытываю, моих собственных рук дело. Я попусту растратил все, что столь заботливо сберегли для меня родители. Мне по совести подобало и надлежало поступить так же, умножив наше прежнее достояние и возвысив наш род, но, к несчастью, я этого не сделал. И когда я вспоминаю о великих почестях и богатстве, окружавших меня, и, глядя на тебя, понимаю, что не в силах помочь тебе ни словом, ни делом, это так тяжко печалит и удручает меня, что я ни днем, ни ночью не нахожу себе покоя. Другая причина в том, что меня отвергли все те, с которыми я по своей слабости делился богатством и для которых я теперь „нежеланный гость“». Так с печалью в сердце сетовал он на свою нужду.
Как Фортунат вопреки воле отца и матери покинул с графом Фландрским землю Кипр
Сын, удрученный бедами отца, заговорил и сказал так: «Любезный отец, оставь свою печаль и не заботься обо мне более. Я молод, силен и крепок, я отправлюсь в чужие края и наймусь в услужение. На свете еще много счастья, я уповаю на Господа, что и мне перепадет его малая толика. Наш король — милостивый господин, пойди к нему на службу, он не оставит ни тебя, ни матушку до самой вашей кончины. И не стыдись этого, ибо тебя принуждает к тому бедность. А обо мне не тревожься, ты и матушка довольно сделали для меня. Я благодарен вам за то, что вы взрастили меня, и всю жизнь должен молиться за вас Богу».
И с тем встал и пошел прочь из дома, взяв имевшегося у него сокола, и пришел на берег моря и задумался, что ему свершить, дабы не возвращаться более домой и не быть отцу в тягость. Меж тем как он разгуливал взад и вперед по берегу, в гавани пристала галера, а была она венецианской, и паломники ходили на ней морем в Иерусалим. На галере был граф Фландрский, у которого в пути умерло двое слуг, и когда граф уладил все свои дела с королем, а вдобавок хозяин галеры приуготовился выйти в море, подали сигнал, что пора подняться на судно и отплыть. Тут прибыл граф, а с ним много других знатных господ, дабы взойти на галеру и не опоздать к отплытию. Опечаленный Фортунат, увидев это, подумал: «О, стать бы мне слугой этого господина и уехать с ним так далеко, чтобы никогда более не видеть Кипра». И решил, спрошу его, не требуется ли ему слуга. Приблизился к графу, снял с головы берет и изящно поклонился. Граф увидел при этом, что юноша отнюдь не крестьянский сын. Фортунат сказал: «Милостивый господин, слыхал я, будто ваша светлость лишилась двух слуг? Не надобны ли вашей светлости другие?» В ответ граф спросил: «Что ты умеешь делать?»
Фортунат ответил: «Я могу охотиться, травить зверя и сведущ во всем, что касается звероловства. Вдобавок я могу заменить крепкого слугу, случись в том нужда». Тут граф сказал: «Ты мне вроде годишься. Но я из дальних земель, боюсь, ты не захочешь уехать так далеко отсюда». — «О милостивый господин, — ответил ему Фортунат, — так далеко, как мне хотелось бы, вам не уехать. Желал бы я, чтобы это было в четыре раза дальше». Граф спросил: «Какое жалованье положить тебе?» Фортунат ответил: «Милостивый господин, за жалованьем я не гонюсь, когда заслужу, тогда и заплатите». Графу его речи пришлись по душе, и он сказал: «Что ж, галера отплывает, готов ли ты отправиться в путь?» — «Да, господин», — ответил Фортунат. И подбросил в воздух сокола, сидевшего у него на руке, и сокол улетел, а Фортунат без дозволения отца и матери и без их благословения слугой графа поднялся вместе с ним на галеру и отплыл с Кипра, не имея ни гроша в кармане, и в скором времени они благополучно достигли Венеции.