Ненависть
Шрифт:
— Ахъ!.. «Елки-палки», — вдругъ сказалъ онъ.
И вдругъ необычайно ясно птредставилъ себѣ Гуммеля и Драча и то, что они сейчасъ дѣлаютъ. Но тамъ были просто продажныя женщины, куски мяса, не умныя и необразованныя, вероятно даже и некрасивыя. Передъ нимъ, и такъ близко, стояла дѣвушка во всемъ зовущемъ расцвѣтѣ своей восемнадцатой весны. Въ мѣру полная она была нѣсколько выше ростомъ Володи. И мысль о томъ, что пролитая кровь и страсть имѣютъ нѣчто
— Я говорю тебѣ, - тихимъ шопотомъ сказалъ Володя. — Это правда! Я не шучу!
— На тебя нападали?.. Нѣтъ… Не можетъ этого быть… Ради Бога Володя, не шути этимъ.
— Нѣтъ… На меня не нападали, — медленно, какъ бы сквозь дрему говорилъ Володя. — Я самъ напалъ. Ты знаешь, что партія можетъ… Просто велѣть… устранить кого-нибудь ей нежелательнаго.
— Нѣтъ!.. Володя!.. Никогда!.. Нѣтъ!.. Нѣтъ!.. Ты!.. Палачъ!.. Палачъ!..
— А тотъ, чье пальто я увидѣль въ прихожей… Не палачъ?..
— Нѣтъ, Тысячу разъ нѣтъ… Онъ защитникъ Родины…
— А я — защитникъ партіи.
— Володя, мнѣ просто гадко и страшно слушать это. Я никогда этому не повѣрю. Ты нашъ! Ты нашей семьи… Брось!.. Забудь всѣ эти Марксовы глупости, забудь свою ненависть и пренебреженіе къ намъ. Ну, милый Володя, идемъ.
Шура протянула руки къ Володѣ. Тотъ крѣпко охватилъ ее за запястья и сжалъ въ своихъ горячихъ рукахъ.
— Володя, пусти… Что съ тобой?..
— Ахъ, елки-палки!..
Странный голосъ шелталъ Володѣ на ухо: — «можно… ты убилъ и тебѣ все можно… Все позволено… Она еще и рада будетъ…»
Шура посмотрѣла въ глаза Володи и вдругъ поблѣднѣла. Она замѣтила, какъ непривычно покраснѣло лицо Володи и густо и тяжело напряглась жила на его шеѣ. Ей стало страшно.
— Володя, брось мои руки… Ей Богу я разсержусь.
— Шура!.. Милая!.. Я же знаю, что ты меня любишь!.. Брось предразсудки…
— Володя, я кричать буду!
Володя вспомнилъ, какъ окрутили шарфомъ голову Далекихъ, чтобы онъ не могъ кричать. «Ей такъ-же… платкомъ зажать ротъ»… Онъ полѣзъ въ карманъ за платкомъ и освободилъ одну изъ Шуриныхъ рукъ. Шура вцѣпилась свободной рукой въ руку Володи, съ неожиданной силой разжала пальцы и отскочила къ двери.
— Сумасшедшій, — сказала она со слезами въ голосѣ. — Смотри, какъ покраснѣли мои руки. Какой ты, Володька, злой. Вотъ уже я никогда не думала.
— Ахъ, елки-палки! — внѣ себя крикнулъ Володя и кинулся къ Шурѣ, но та быстро открыла дверь и выбѣжала въ корридоръ.
XII
Въ
— Шура, — быстро говорила Женя. — Шура!.. Милая!.. скажи, что ты не разсердишься и не обидишься? Я такъ ждала тебя. Володька наверно мучилъ тебя своимъ соціализмомъ. Вотъ человѣкъ, хотя и братъ мнѣ, но котораго я никакъ не понимаю. Хотѣла идти къ вамъ, разгонять вашъ диспутъ!.. Милая, побожись, что ты ничего, ничегошеньки не будешь имѣть противъ! Скажи совершенно честно…
— Господи!.. Женя!.. Я ничего не понимаю!.. О чемъ-ты говоришь?
Женя быстро развернула пакетъ, бывшій у нея въ рукахъ.
— Ты понимаешь, Шура… У всѣхъ подарки… А у него, бѣдняжки, ничего нѣтъ, потому что мы вѣдь не ожидали его. Мы не знали, что онъ придетъ?.. Какъ-же такъ? Это совершенно невозможно. Не въ стилѣ нашего дома. Вотъ я и решила… Только, конечно, если ты не обидишься?.. Правда? Ей Богу?.. Ты побожись!.. Я мамѣ шепнула, она сказала: — «хорошо. Если тебѣ самой не жаль»…
Изъ тонкой папиросной бумаги показалась деревянная, покрытая лакомъ шкатулочка и на ней въ «Лукутинскомъ стилѣ«по черному лаку былъ написанъ красками букетъ фіалокъ.
— Теперь, ты понимаешь… Это твой прошлогодній подарокъ. Но ничего лучше не придумаешь… Вотъ я и решила дать ему отъ всѣхъ насъ. Даже пусть лучше мама дастъ сама. Я насыпала ее миндальнымъ драже… Только-бы ты не разсердилась и не обидѣлась?.. Можно, милка?..
— Кому? — словно не догадываясь и ласково и нѣжно улыбаясь смущенной двоюродной сестрѣ, сказала Шура.
— Ну, какъ кому? — даже точно возмутилась Женя, — Геннадію Петровичу. Онъ одинъ у насъ сиротинушка, совсѣмъ безъ подарка.
— Ахъ, вотъ что… Ну, конечно, можно. Только ты не думаешь?.. Что слишкомъ?.. Замѣтно!..
— Ты думаешь?.. Ахъ, нѣтъ!.. нѣтъ!!. нѣтъ!!!
Женя быстро заворачивала коробочку и искусно завязывала ее наискось голубою лентою.
— Онъ уже уходитъ, — сказала Женя. — А ты Шурочка, не думаешь, что, какъ это сама судьба?
Дверь спальни Жени хлопнула. Маленькія туфельки понеслись, побѣжали, затопотали по корридору. Душистымъ вѣтромъ пахнуло въ лицо Шуры. Шура пошла за сестрою проводить гостя.