Ненависть
Шрифт:
Тихон косолапо затоптался на месте, смешно растопырив руки и тихонечко зарычал. Медведь, – смекнул Руди и опасливо огляделся. Сейчас выскочит из зарослей и поотрывает все самое важное к чертовой матери, эти зверюги по весне голодные, сожрет и не поперхнется зараза. Напарник резко дернул веревку и двинулся дальше. А здоровяк-то немой, – понял Штольке. – Бывает ведь так, в одном человеке столько недугов, и урод и языка нет, зато вон как медведя показывал, прямо артист.
От медвежьего говна группа двинулась вдоль ручья, пробираясь в уже почти полной темноте. Стрелок с азиатом ушли вперед, и через некоторое время раздался отрывистый, птичий крик. Тихон потащил
Подтверждая догадку, терры принялись сбрасывать груз и разминать конечности. Рудольф просто отцепился от рюкзака и рухнул на мох. Плечи ныли, ноги гудели, спину свело как у парализованного.
Тихон, едва слышно мыкнул привлекая внимание, сложил ладони, положил на них голову как на подушку и сладенько зевнул. Отвязал от себя веревку и приковал Руди к ближайшему дереву. Предосторожность явно излишняя, в таком состоянии можно разве что ползти. Руди застонал и с трудом взгромоздил ноги на поваленное бревно. Стало немного полегче.
Бандиты расположились чуть в стороне. Костра разводить не стали. Сели кружком и принялись за еду. Немой чавкал как поросенок. Рудольф сглотнул. Так устал, что не сразу понял насколько оголодал. Желудок свела нестерпимая резь. Интересно, покормят сволочи или придется шишки жрать, объедая местных белок и дятлов?
В темноте приблизился азиат, пахло от него странно, едва уловимым ароматом мяты и еловой смолы.
– Кушать ты, – он положил что-то на мох и бесшумно удалился к своим. Надо же, и этот по-немецки говорит.
Рудольф осторожно поднял сверток из грубой, серой бумаги и пластиковую бутылку. Внутри горбушка черного хлеба толщиной в ладонь и кусок копченого сала. Ага, сжалились, – Рудольф опасливо посмотрел на еду. – А если отравлено? Эти нелюди на все способны, яду подсыпят и будут ржать наблюдая как ты катаешься по земле, выблевывая кишки. Не буду есть, подачек от вас не надо! В следующее мгновение Руди жадно вгрызся в сало и хлеб, запивая это самое вкусное на Земле блюдо, холодной водой. Хлеб, кстати, черствый, но вполне мягкий, а значит терры в тайге не так и давно, логово где-то рядом. Мозг услужливо предоставил картинку темной, сырой пещеры, с костром, лежанками из шкур, вонью и коптящимся человеческим мясом. Рудольф поперхнулся и с опаской посмотрел на остатки сала. Да ну нет, не может этого быть, вон даже свиная шкурка в наличии, – и умял без остатка.
Терры принялись расстилать коврики и спальные мешки. Никаких плохо выделанных шкур, все словно с полок спортивных магазинов, не новое, но добротное и бережно сберегаемое.
Подошли Стрелок с азиатом, лиц в темноте не видно, только остро поблескивали глаза. На колени упало шерстяное одеяло.
– Спать будешь здесь, – Стрелок присел на корточки.
– Спасибо, – не совсем впопад отозвался Рудольф.
– Руку дай, левую.
Руди послушался, не подозревая подвоха.
Стрелок включил маленький, тусклый фонарик, крепко взял Рудольфа за руку и сказал:
– Сейчас будет больно, терпи. Давай Зульфат.
Руди не успел опомниться, как проклятый азиат вооружился карманным ножом и без предупреждения вонзил лезвие прямо в ладонь. Суки! Вот и начало пыток, развлекаются сволочи.
– Терпи мала–мала, – азиат принялся копаться в мясе, высунув от усердия кончик языка,– Ага, нашел!
Запустил в рану грязные пальцы и вытащил черный прямоугольник чипа. Ну вот и все, теперь ты никто.
– Выброси гадость, –
Зульфат раздробил чип рукоятью, смел крошки в траву и принялся вытирать кровь клочком мха. Охренеть медицина, закачаешься.
– У волка заболи, у сороки заболи, у тибя не боли, – азиат плюнул на рану, залепил листом и удалился явно очень довольный собой.
Дикость какая, – охнул про себя Руди.– Заговоры, колдовство, иная реальность.
– Сколько тебе лет? – после затянувшейся паузы спросил Стрелок.
– Девятнадцать, – Рудольф слегка напрягся, вот и первый допрос. А цель? Какие тайны может знать обычный работяга? Великие загадки эккентальских помоек?
– Родители?
– Я их не знаю. Они из унтерменшей.
– А ты, значит, не унтерменш? – насмешливо спросил Стрелок.
– Я подданный Германской империи, – Руди гордо вскинул голову. В католическом приюте для мальчиков, кличка «Миндервертиг» – неполноценный, прилипла к нему с первого дня. Дети злы и не знают пощады, Рудольф превратился в изгоя, объект травли и насмешек для всех. От рождения слабый, болезненный, он бросался на обидчиков с кулаками. Били его нещадно, в кровь, вплоть до больницы. Воспитатели быстро записали новичка в хулиганы, а кем еще может вырасти ребенок нечистокровных родителей? Вечно с расквашенным носом, синяками и взглядом затравленного волчонка. Рудольф никогда не жаловался, молча бросался в драку, падал, утирал сопли и кровь, поднимался снова и снова. Становился умелее, злее, вылавливал обидчиков по одному. Не хватало силенок, бил чем попало, обзавелся острой железкой. С ним попросту перестали связываться. От бешеного полукровки постепенно отстали.
– Я подданный германской империи, – повторил Штольке как заклинание.
– Подданство лишает тебя права быть сыном своих родителей? – спросил террорист.
– Они мне не родители,– огрызнулся Рудольф, – Рейх дал мне все: образование, работу, жизнь.
– Ты мусорщик?
– Да.
– Нравится работёнка? – в голосе Стрелка прозвучала насмешка.
– Любая работа на благо Германии важна и почетна, – заученной фразой из речи школьного учителя ответил Рудольф.
– Ну да, ну да, – протянул собеседник и надолго замолчал.
– Почему вы не убили меня? – Руди осмелился на вопрос и затаился, опасаясь гнева.
– Каждый имеет право жить в этом говенном мирке, – отозвался Стрелок.
– А как же остальные кто были в нашей колонне? – выпалил Руди.
– Им вынесли приговор, – глухо прозвучало из темноты.
– Кто? – у Рудольфа волосы встали дыбом.
– Наша ненависть, – слова хлестнули кнутом. Террорист резко встал и ушел.
Рудольф остался наедине с мыслями, страхами и ночной темнотой. «Наша ненависть» – запульсировало в мозгу, порождая больше вопросов чем ответов. Откуда столько злобы? Он закутался в колючее, пахнущее дымом одеяло. Черное небо украсили россыпи звезд, взошла огромная, холодная луна, залившая окрестности призрачным, мертвенным светом. Тайга жила своей жизнью. Шорохи, шуршание, тихий шепот. Вдали завопила птица. Интересно, кто может так орать? Помесь птеродактиля и простуженной гиены? Жуть. Еще хочешь бежать? Нет, спасибо, может быть завтра. Древний инстинкт самосохранения подсказывал, что безопаснее здесь, с убийцами, чем в ночном, укутанном мраком лесу. Пересечешь невидимую черту и в тебя вцепятся сотни клыков. Усталость и переживания взяли свое, Рудолф Штольке, ранее подающий надежды мусорщик, а теперь заложник лесных бандитов, с минимальными шансами на счастливый конец этой истории, провалился в неспокойный, полный кошмаров сон.