Ненависть

Серванкос Сергей

Я сел за стол возле окна с видом на набережную. Утро разгоралось солнечным сиянием, обещая замечательный день, одинокие фигурки людей сновали туда-сюда вдоль кованной, узорчатой ограды. Река тёмно-синей гладью блестела солнечными зайчиками.

Вдруг зазвонил телефон на столе.

– Товарищ майор, здесь к вам посетитель просится, – чеканил голос дежурного.

– Какой посетитель? – недоумевал я.

– Попков Юрий Викторович. Говорит: по очень важному делу.

– Кто? – я ещё больше удивился, услышав фамилию Крюгера. – Сам пришёл, вот это номер! Проводи его ко мне.

Через пару минут в дверь постучали, потом она открылась, на пороге стоял лейтенант Кротов, он доложил, что доставил посетителя и указал на сухого, долговязого мужчину, лет пятидесяти, с морщинистым лицом, покрытым грубой двухдневной щетиной.

– Спасибо, Кротов! Можешь идти, – отпустил я лейтенанта и обратился к посетителю. – Ну, здравствуй, Крюгер!

– Здравствуйте, гражданин начальник!

– Что опять за старое взялся?

– Что вы, Андрей Игоревич, разве я сейчас к вам бы пришёл? Просто, когда услышал про Львовых, сразу сообразил, что это подстава и решил в бега податься, а потом остыл немного, про вас вспомнил. Я ведь не забыл, как вы мне тогда помогли, а могли же всех чертей на меня повесить… Ан нет, только то, что было доказано. Век не забуду, Андрей Игоревич! Вспомнил всё это и решил вас возле управления с утреца дожидаться.

– Ну что ж, рассказывай, раз пришёл.

– А что рассказывать? Когда я получил эту долбанную заявку к Львовым, ещё удивился: я ведь у них лично месяц назад всё поменял. Меня сам Осипыч подкалымить пригласил, не могло там ничего протечь. Удивился, но пошел, заявка есть заявка, знаете ли… А когда пришёл, он на меня палкана спустил, чуть ли не благим матом орёт, чего, мол, припёрся, я никого не вызывал, а потом успокоился и говорит, что кран ему не нравится, как открывается, иди, мол, посмотри, раз пришёл. Я и зашёл, дурачина! Кран посмотрел, чуть-чуть ослабил и всё, он мне ещё стольник отстегнул, насчёт бабосов он всегда щедрый был, не скупился. Вот и всё.

Я ухмыльнулся.

– А нет. Вот ещё, – он достал из кармана золотую цепочку и пару колец, – У себя в рабочей сумке нашёл после того, как узнал о смерти Львовых.

– Больше ничего подозрительного не заметил?

– Да нет, всё как обычно, единственное мне показалось, что Осипыч снулый какой-то, будто обкуренный был. Да, и еще… Мне странным показалось, что жена голоса из спальни не подавала, она обычно спрашивала у него, кто пришёл, и здоровалась, а этот раз молчала.

– Хорошо, Юрий Викторович, пока, до выяснения всех обстоятельств дела, посидите у нас, а там видно будет.

Когда его увели, в кабинет вошёл стройный мужчина, вылитый Аполлон, стильно одетый и благоухающий дорогим мужским парфюмом.

– Привет, Дон Жуан, что опять ночь жаркая была, очередная краля спать не давала. Смотри, Серёга, доведут тебя бабы до ручки!

– Привет, женоненавистник! Что завидуешь?

– Было бы чему.

– Завидуешь. Небось от тоски воешь в своей холостяцкой берлоге?

– Нет, сегодня от зубной боли в основном, – буркнул я, потому что слова Серёги задели за живое: порой, и правда, бывало до боли тоскливо без женского тепла. – Что у тебя там по Львовым?

– Да так ничего особенного. Мужик, как мужик, кстати, наш бывший коллега.

– Интересно!

– Да ты его должен знать: он замом начальника уголовного розыска в соседнем районе был.

– Роман Викторович Львов, Ромка, не может быть! То-то, я думаю: фамилия знакомая. Классный сыщик был, а потом вдруг исчез.

– Вот это, пожалуй, и самое интересное: ушёл в отставку по религиозным убеждениям.

– Да, ты чё! Львов в религию вдарился!

– Не просто в религию, а в нетрадиционную; он стал Свидетелем Иеговы, более того, ещё и жену свою туда затащил.

– Так вот оно что! Они все иеговистами стали.

– Кто они?

– Дети Львова.

– Не знаю, как все, а старший точно, он у них там даже вроде главного. Ещё выяснил от соседей, что дочь они свою из-за этой секты потеряли и что отец их проклял и лишил наследства.

– Вот это оборот! А ведь Роман вполне мог провернуть это дело и Крюгера подставить… Но этого просто не может быть! Не могу поверить, чтобы Ромка Львов стал бандитом! Что в мире делается? Куда катимся? Нет, не может такого быть!

Дверь в кабинет распахнулась, зашёл Булкин, он поздоровался и, смеясь, стал увлечённо говорить:

– Слушайте, мужики, какую хохму я только что видел. Часов в шесть утра вызвали нас по одному адресочку: мужик пьяный жену убивает. Приезжаем, а там хлюпик в трусах и майке и жена – центнер с гаком – на кухне к стулу его привязала, а тот орёт благим матом на весь дом: «Убью заразу!». Вот соседи полицию и вызвали. Так это ещё не всё, мужики! – затараторил Петя, видя, что история не очень нас развеселила. – Когда мы хлюпика отвязали, он стал жизнь свою проклинать и кричать, что надоело так жить и всё такое, потом вскочил на подоконник, раскрыл окно и выпрыгнул, руки распластал, как Бетман, мордой об асфальт так и шмякнулся.

Мы с Серёгой переглянулись, не понимая, что с нашим сотоварищем, что он так веселиться от этой истории.

– И что насмерть? – спросил я.

– Какой насмерть! В том весь и прикол: бедолага с перепою забыл, что уже неделю новоселье празднует. Это раньше они на восьмом этаже жили, а теперь на первом. Короче, нос себе расквасил и лицо об асфальт всё свёз, теперь в больнице под присмотром врачей и полиции. Пятнадцать суток за хулиганство схлопотал. Может из запоя хоть выйдет.

Посмеявшись, мы взялись за дело: каждый высказал свои соображения, наметили план работы над версиями. Решили, что Петя займётся сбором сведений о погибших, Серёга – детьми потерпевших, а я – слесарем. Внутреннее чувство подсказывало мне, что Крюгер не виновен, но факты говорили обратное.

После совещания, когда помощники умчались выполнять полученные задания, я решил немного подумать. В управлении это сделать невозможно (постоянно кто-нибудь отвлекает), поэтому я пошёл в ближайший парк. Там был пруд, заросший жёлтыми кувшинками, на берегу которого в одном укромном уголке, под раскидистой ивой стояла скамейка. Я всегда уходил сюда, если надо было покумекать над заковыристым делом. Приглушённый шум города, влажный воздух с запахом тины, кваканье лягушек и щебетание птиц – всё это располагало к размышлению.