Необычайное похищение
Шрифт:
Часть окон светилась. Алексей выбрал себе цель - номер на первом этаже. Там даже не форточка - окно было открыто!
Он вскарабкался по карнизу и аккуратно пролез в открытое окно. Распихал по карманам несколько безделушек. Его привлек и телефон с антенной. Как вдруг...
Тяжело вспоминать! В номер вломились мужики, началась драка. Одному Сотников сломал нос, другому скулу. Он выпрыгнул в окно и убежал бы, но как назло появился хозяин овчарки и дал псу команду "Фас!". Казавшаяся доброй собака атаковала. Алексей мог бы вырубить любого человека, а вот что делать с псом - не знал...
От воспоминаний Алексея отвлекла Аленушка. Девушка спросила главного мечника:
– Ты так задумался. У тебя даже дыхание изменилось. Опять видения? Похоже, что-то неприятное?
Сотников улыбнулся:
– Нет, не видения. Вспоминал приключения своей юности. Были у меня и тяжелые моменты.
– Тебя тоже угнали в рабство?
– опять спросила девушка.
Главный мечник неохотно ответил:
– Почти... Хотя в данном случае я вспоминал не это, а свою ошибку, стоившую мне свободы и прервавшую спортивную карьеру.
– Может, расскажешь?
– Расскажу потом. Сначала хотелось бы дослушать твой рассказ. Что ты ощущала, попав в рабство?
– Если речь вести только о телесных ощущениях, то у меня рабство оказалось даже лучше воли, - девушка удобней устроилась в седле.
– Хотя какая там воля! На барина работала с раннего детства, много работала. У родителей жила вполне сносно. Но потом отдали на услужение барину. Как я не старалась, господа всегда находили повод придраться. Особенно барыня. Даже иногда пороли меня из-за нее кнутом по подошвам ног, так барин приказывал и любил смотреть на процесс. Было очень больно! И ходить после этого некоторое время мучительно.
Барыня, впрочем, могла и поцеловать, но после поцелуя дергала меня за густые волосы или косы. Ее это нравилось. А работы, как правило, много. Как попала в услужение, часто не выспалась. Я и у родителей то же не бездельничали, но зимой хоть отоспаться можно. Очень не любила я господ, а вот рабство для меня лично оказалось совсем не страшным. Узнав, что я подарок султану, татары вели себя вежливо, кричать на меня не смели. В дороге предлагали хорошую еду, в карете лежала на шелковых подушках, укрывшись атласным одеялом, шитым золотыми нитками.
Алексей с улыбкой заметил:
– Не всем рабыням так везет!
– Не всем, далеко не всем!
– согласилась Аленушка, ее глаза увлажнились.
– Я видела, как гнали в рабство простых русских девчат. Связанные за руки и косы, многие в одних рубашках, а то и вовсе нагишом. Постоянные удары плетьми. Мне и барыню нашу удалось увидеть. Она еще женщина не старая, ей сорока не было. А как за неделю изменилась! Гладкая и дородная была, а похудела, глаза провалились, щеки впали. Ее гнали с простонародьем, босые ноги с непривычки разбила в кровь. Это мы, деревенские, без обуви бегали пока мороз не начнет кусать пятки.
– Ну вот, и барыне возмездие пришло, - вставил свое слово Алексей.
– Да, барыня в лохмотьях с распоротой после ударов кнута спиной - это уже возмездие. А барин, как я потом узнала, вообще сгинул. Слухи ходили, что, спасаясь от татар, он в трясине утоп, но, может, и медведь его загрыз. Во всяком случае, с нами его не было.
Тут Аленушка довольно улыбнулась:
– Наказал Господь барскую семью за наши
– А с барчуком что стало?
– спросил Алексей.
– Его я больше не видела, но потом узнала, что он все-таки выбрался из полона. Как-то ему повезло устроиться чем-то вроде приказчика и лет через двадцать он быть отпущенным на Родину, - тут девушка снова нахмурилась, но продолжила:
– Судьбу братьев своих знаю. Николу и Мишу, тринадцати и двенадцати лет продали на рудники туркам. Младшего десятилетнего Андрюшку сначала в услужение отдали, потом то же перевели на рудники. Там все они и вкалывали. Это долгая история, но потом мне их удалось выручить - никто не погиб, хотя помучились под плетьми надсмотрщиков на тяжелой работе. Рудники - место очень неприятное, лучше каменоломни на поверхности. Рабов чередовали, чтобы они не слишком быстро погибали: неделя под землей, неделя в открытом карьере на солнышке. Правда, потом еще тяжелее возвращаться в вонючие, с ядовитыми испарениями, шахты. Но рабы не выбирают, а чередование позволяло им очистить легкие и выжить. Для Османской империи наступили не самые лучшие времена - война с Ираном катилась к поражению, поэтому рабов хоть немного стали беречь.
У меня еще были три сестры, которые оказались в неволе! Двух отправили на плантации, а одну продали в гарем.
Алексей шепотом, словно это большая тайна, спросил у Аленушки:
– Твои сестры были такие же красивые, как и ты?
Девушка ответила:
– Да, красивые. Почти такие же, как и я. Большинство девушек на Руси красивы и стройны благодаря свежему воздуху и работе, что не дает жиреть телесам. Но не всем, согласись, найдется место в гаремах. Кто-то должен и пшеницу с рисом выращивать. Плюс еще хлопок в моду вошел, понадобились для новых плантаций рабыни.
Алексей заметил:
– У вас была приличная семья - семеро детей!
Аленушка поправила:
– Девять! Самые младшие - братик и сестричка - сумели забиться в щелку и отсидеться во время набега. Потом добрые люди их подобрали.
Тут Сотников не вполне тактично спросил:
– А родители? Что с ними стало?
– и тут же пожалел об этом, подумав, что подобный вопрос может разбередить старую рану.
Но Аленушка сохранила спокойствие:
– Отец мой, кузнец-богатырь, отчаянно дрался. Убил молотом и секирой нескольких татар. Помощник-племянник тоже рубился и пал в бою пробитый стрелами. Отец получил много ран и отключился. Татары сочли его мертвым. Но все же батя выжил, его выходили знахарки народными средствами. А вот мама... Ей, как и барыне, сорока не исполнилось. Женщина моложавая, закаленная работой. Татары надругались над ней, затем погнали со всеми в рабство. Продали с аукциона на плантации.
Аленушка приостановила коня и прислушалась. Все спокойно!
Огляделся и Алексей. Красивые цветы на опушке леса, величественные сосны и ели. Пьянящий своими ароматами воздух. Алексей опять подумал о том, что природа здесь намного пышнее той, московской, из прошлой жизни. Может, это ему так видится из-за перемещения в иную эпоху? Ведь и на Кавказе все казалось иным, круче, что ли, краше, чем в умеренной полосе. А море в Сухуми? Можно было плавать часами, наслаждаясь тишиной и покоем. Глупым он тогда был...