Необычный подозреваемый. Удивительная реальная история современного Робин Гуда

Мачелл Бен

Представившись, я пытаюсь завязать беседу, пока Стивен ведет меня по пустому, оформленному в серо-бежевых тонах офисному пространству, где арендует стол. Быстро становится ясно, что он не очень хорош в светской беседе. На открытые, предполагающие развернутый ответ вопросы он отвечает коротко и прямо, часто одним словом. Повисает пауза, долгая и непрерывная. Я напоминаю себе, что этот молодой человек провел месяцы в одиночном заключении в условиях, приравненных к пыткам как Организацией Объединенных Наций, так и организацией «Международная амнистия», что он просидел за решеткой почти до своего тридцатилетия. В прошлом, 2015 году, в мае, его освободили из тюрьмы условно, и по его манерам трудно понять, нервничает ли он, подозрителен или просто у него нет настроения вести болтовню, которое общество навязывает в качестве правила хорошего тона. Он заваривает нам чай, и мы

перемещаемся в убогую комнату, где едва хватает места для круглого деревянного стола и пары стульев. Когда Стивен закрывает за нами дверь, я достаю блокнот и кладу свой цифровой диктофон на стол между нами. Стивен делает паузу, смотрит на диктофон, и впервые на его губах появляется застенчивая улыбка.

Обхватив руками чашку с чаем, он признается, что ему непривычно наконец-то говорить с кем-то напрямую обо всем, что произошло. Обо всем, что он сделал.

– Оглядываясь назад, я поражаюсь своей наивности, – мягко произносит Стивен, не сводя глаз с диктофона на столе. – Своей неспособности полностью осознать результаты своих действий. Я не просто сбился с разумного пути, но и не понимал как окружающий мир, так и последствия своих поступков. – Он поднимает взгляд и делает паузу, подбирая слова: – Я думал, что совершаю нечто необходимое и правильное. Но теперь я понимаю, что нет, нет, это не так.

Две недели назад я наудачу позвонил по номеру телефона с кодом города Бристоль. Ответил тихий, несколько настороженный молодой человек, и когда я представился и спросил, можно ли поговорить со Стивеном Джекли, то на секунду подумал, что на том конце провода положили трубку. Но затем человек мне ответил, что Стивен сейчас не может подойти к телефону, но я могу написать в электронном письме, что мне от него надо. Я так и поступил: написал, что я журналист, слышал о совершенных Стивеном ограблениях, его одержимости Робин Гудом и о том, как его в конце концов задержали во время попытки совершения «миссии» в США. Я признался, что хотел бы понять, как застенчивый, неприспособленный к общению с людьми студент географического факультета, выросший в сельской местности Девона, пришел к решению, что его «долг» – слово, которое он часто использовал, – грабить богатых и отдавать деньги бедным в разгар мирового финансового кризиса. Я хотел знать, каким образом Стивену удалось украсть из банков тысячи фунтов, скрываясь от полиции в течение нескольких месяцев, а еще как и почему он в конечном итоге оказался в одиночном заключении в крошечной бетонной камере изолятора в блоке строгого режима американской тюрьмы. Я завершил свое письмо предложением встретиться и поговорить обо всем этом. Честно говоря, я не ожидал, что Стивен согласится, но решил все же попытать счастья.

Через три часа я получил короткий ответ. Стивен сообщил, что готов дать интервью. Вот так я и оказался вместе с ним в странной маленькой комнатке над благотворительным магазином в Бристоле. За чаем он начинает говорить, сначала неуверенно, но постепенно становясь все увереннее. Стивен не тараторит и не бормочет себе под нос, а произносит слова с той размеренной, слегка казенной четкостью, которая, как бы иронично это ни прозвучало, напоминает мне манеру речи полицейского. У него легкое косоглазие. Через некоторое время я понимаю, что Стивен выглядит очень усталым. Мы беседуем уже около двух часов, обсуждая его преступления, его двойную жизнь в роли скромного студента-географа и потенциального Робин Гуда, использующего определенные методы.

– Любой, у кого есть хотя бы половина мозга, может ограбить банк, – неоднократно, размеренным тоном повторяет мне Стивен. – Не хочу никого провоцировать на преступления, но ограбить банк невероятно легко.

Однако сильнее всего Стивен хочет донести до меня, что совершенные им ограбления банков, по крайней мере поначалу, были вызваны искренним желанием сделать что-то хорошее. Изменить мир к лучшему.

– В прессе меня изображали сумасшедшим студентом университета, который внезапно решил грабить банки, – говорит он. – Но это не было импульсивным решением. Идея пришла ко мне постепенно, и на меня повлияли разные факторы.

Стивен раскаивается в своих действиях, в том, что наводил на людей ужас. У меня складывается твердое впечатление, что он до сих пор пытается осознать, как и почему его прежняя тихая, уединенная жизнь превратилась в такую безумную, непредсказуемую драму. Только заново прослушав наше интервью, я понимаю, чтo в Стивене показалось мне самым странным. Слушая, как он твердым, размеренным тоном рассказывает о своих безумных, опасных и дерзких поступках,

я понимаю, что ожидал увидеть кого-то другого. Учитывая масштаб и размах его преступлений, учитывая хаос, который Стивен вызвал, я представлял, что он окажется какой-нибудь экстраординарной персоной, неким харизматичным гением, кипящим энергией и обладающим прозорливостью. Настоящим Робин Гудом. Стивен же кажется… нормальным. Или если не совсем нормальным, то почти: всего на полшага отстающим от понятия «нормальный человек», который мог бы легко прожить свою жизнь так же тихо, неприметно, как Стивен, на первый взгляд, делает это сейчас.

До череды совершенных ограблений у Стивена не было ни судимости, ни даже мимолетного нездорового интереса к преступлениям. Прежде ему нравились прогулки по горам, естествознание, астрономия и философия. Стивен любил «Звездный путь», «Властелин колец», «Краткую историю времени», а также писал стихи. Он хотел получить степень по географии. Найти работу. Познакомиться с хорошей девушкой. Это нормальные желания. Подростком по мере взросления его все больше беспокоило пренебрежение человечества к окружающей среде и все больше злило неравенство, установленное мировым капитализмом. Сегодня эти проблемы настолько у всех на слуху, что ими озабочены миллионы людей, и это воспринимается как норма. Переживать и злиться из-за них – в порядке вещей.

Интервью со Стивеном вышло в газете «Таймс». В последующие недели мы поддерживали связь. Я все спрашивал, не согласится ли он дать еще одно интервью, и в конце концов уговорил его. Мы беседовали по телефону в течение нескольких часов и планировали делать это снова. Шли месяцы, и мы регулярно разговаривали. Иногда Стивен приезжал в Лондон, и мы договаривались встретиться в кафе, вегетарианских ресторанах или в редакции «Таймс», чтобы я мог подробнее расспросить его. В таких случаях я пытался воссоздать картину жизни Стивена, хотя это было нелегко, потому что все в ней казалось непостоянным и ненадежным. Он жил в Бристоле. Затем переехал в Глазго. Провел много времени в южной Европе, где вел аскетическую жизнь и работал на ферме. Стивен никогда не упоминал, есть ли у него девушка. Он никогда не упоминал ни о каких друзьях. Вряд ли у него остались родные. Стивен был единственным ребенком в семье, его отец умер в 2008 году, а мать скончалась в 2018 году. Большинство родственников так или иначе отреклись от Стивена после того, как его преступления были раскрыты. Я знал, что он поддерживает связь с офицером по условно-досрочному освобождению, но в остальном, думаю, Стивен казался мне самым одиноким человеком на свете.

Иногда я отправлял ему вопросы по электронной почте или просил дать более подробную информацию по определенным темам и получал вдумчивые и очень подробные ответы, зачастую сравнимые по размеру с эссе. Стивен полагает, что обладает в каком-то роде фотографической памятью, поскольку нередко ему удается вспомнить длинные последовательности цифр и набросать сложные планы этажей американских тюремных блоков строгого режима. Временами, рассказывая, как он намеренно запугивал сотрудников банка, чтобы заставить их передать деньги, Стивен закрывал глаза и, казалось, буквально сворачивался в клубок от самобичевания. Однажды сырым зимним вечером мы едим вегетарианские гамбургеры в кафе Восточного Лондона и обсуждаем преступления Стивена, и в какой-то момент эмоции настолько захлестывают его, что он обрывает разговор и обхватывает голову руками.

– Что я творил? – тихо спрашивает он себя.

Снаружи льет дождь, и, кажется, мы очень долго сидим в молчании.

На одну из наших встреч Стивен приходит с большими пластиковыми пакетами в руках. Некоторые из них прозрачные, и на них большими синими буквами написано «ТЮРЕМНЫЕ СЛУЖБЫ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА». В этих пакетах лежат десятки записных книжек, блокнотов для рисования и картонных конвертов, заполненных множеством страниц переписки, тюремными бумагами, юридическими документами и многим другим. Записи в блокнотах относятся к ранней юности Стивена, когда он впервые начал вести дневник. Отчасти еще и поэтому властям было довольно легко добиться обвинительного приговора после ареста Стивена: он уже во всем признался. Эти блокноты также содержат множество стихов, эссе, рассказов, космологических теорий и сделанных карандашом набросков пейзажей. Помимо всех этих бумаг Стивен передает мне старые семейные фотоальбомы и рулоны непроявленной пленки. На них, как оказалось, десятки фотографий ландшафта Девона, от выстроенных в круг на высокогорье мегалитов, продуваемых ветрами с болот, до размытых снимков скальных образований, значение которых может знать только Стивен.