Необыкновенные приключения «русских» в Израиле. Семейные хроники времен Большой Алии

Карташевская Инна

— Девушка, что вы хотите? — сразу же строго остановил ее мужчина, сидевший за совершенно пустым столом.

— Работу, — не задумываясь, ответила Рита. — Я хочу работу.

— Какую? — все так же недовольно спросил он, а две женщины, сидящие за другими столами посмотрели на нее прямо-таки с удивлением.

— Ну, я не знаю, — пожала плечами Рита. — А какая у вас есть?

— Сейчас работы нет никакой, — ответил мужчина и снова стал смотреть в пустой стол.

— А что же вы тогда здесь делаете? — из чистого любопытства спросила Рита, проникаясь сочувствием к нему, так как однажды на каникулах работала в райкоме комсомола, где ей также пришлось отсиживать по восемь часов за абсолютно пустым столом, не имея чем заняться. Ничего более ужасного в своей жизни она не испытала.

— Что мы здесь делаем? — возмущено

переспросил мужчина и даже повернулся к своим товарищам по несчастью, предлагая им разделить его праведный гнев. Они тут же ответили ему такими же возмущенными взглядами, а потом перевели их на Риту.

— Мы, девушка, — наконец, придя в себя, холодно произнес он, — мы здесь работаем. А вы нам мешаете, так что покиньте помещение.

— Но ведь ссуды вы не выдаете, работы для людей у вас тоже нет. Что же вы все-таки делаете? — продолжала настаивать Рита, понимая, что ей нечего терять.

— Девушка, или вы сейчас выйдете, или я вызову охрану, а они вызовут полицию, — услышала она и по голосу служащего поняла, что за такие вопросы он действительно упечет ее в тюрьму. Скажет, например, что она на него напала, а эти две его сотруженницы очень даже охотно это подтвердят.

Выйдя из кабинета, где помогали найти работу, Рита из любопытства прошлась по всему помещению Форума и заглянула в остальные кабинеты. Она насчитала примерно двадцать служащих, непонятно чем занимавшимися, так как всюду висели объявления, что в виду отсутствия фондов ничего не организовывается и никому помощь не оказывается.

Конечно, подумала Рита, при таком количестве служащих в каждом отделении денег, наверное, только на зарплату и хватает. Какая тут может быть еще помощь людям?

Мысленно поставив галочку еще на одном выполненном пункте, она отправилась в пристанище последней надежды, платное бюро трудоустройства на работу, вывеску которого видела из окна автобуса, когда ехала по Хайфе. К ее удивлению это бюро как две капли воды походило на Вовкино, только здесь в комнате сидела девушка и перед ней в длинной коробке стояли карточки, очень похожие на библиотечные абонементы. Задав ей несколько вопросов о ее специальности и получив исчерпывающий ответ, что никакой нет, она велела Рите заполнить такой же абонемент, вставила его в коробку и сказала, что Рита может идти.

— А работа? — удивлено сказала Рита. — Какую работу вы можете мне предложить?

— Никакую сейчас, но как только что-нибудь для вас будет, я вам позвоню.

— А платить вам надо? — снова спросила Рита, еще не осознавая, что и здесь с работой у нее ничего не вышло.

— Нет, платить будете из зарплаты, когда устроитесь на работу, — отмахнулась от нее девушка и стала звонить по телефону.

Рита вышла из бюро трудоустройства и растеряно остановилась. Куда идти теперь? Все ресурсы трудоустройства она, кажется, уже исчерпала. Конечно, можно было поискать другие бюро, но где их искать, она не знала. Да и результат там, наверное, был бы такой же. По-видимому, в настоящее время никто в Израиле в работниках заинтересован не был, разве только в таких, которые работали бы без зарплаты. Рита вспомнила, как Белла ей рассказывала, что у них одной женщине на курсах предложили проводить дополнительные занятия для школьников в городском клубе, так называемом «матнасе». Она, конечно, охотно согласилась и целых два месяца добросовестно занималась с капризными и невоспитанными детьми, но зарплату ей ни разу не заплатили. В конце концов, она нашла служащую, давшую ей эту работу и спросила о деньгах.

— Деньги? — удивилась та, — Какие деньги?

— Как какие? — в свою очередь удивилась учительница. — За работу, конечно.

— Так ведь тебе деньги должны платить сами родители, а не школа. Сейчас я спрошу, может быть, кто-нибудь собирал с родителей деньги.

Она стала звонить каким-то своим коллегам или приятельницам по телефону, при этом беседовала с ними о чем угодно, только не о деньгах. Правда, в последний момент, перед тем как закончить разговор, она, поймав взгляд несчастной просительницы, все-таки задавала, между прочим, вопрос о деньгах для нее, и, получив отрицательный ответ, начинала сердечно прощаться, что занимало еще полчаса. Проведя, таким образом, не меньше часу за разговорами, она, подумав, сказала учительнице, что очевидно та сама должна была собрать для себя деньги с родителей, а раз не собрала, значит, сама и виновата.

— Так

мне же никто этого не сказал, — с отчаянием сказала учительница.

— А чего же ты сама не спросила? — резонно заметила служащая, не подозревая, что бывшим советским интеллигентам воспитание не позволяет говорить о деньгах, это, во-первых. А во-вторых, они привыкли, что в Советском Союзе работу всегда давало государство, и хоть какую-нибудь малость обязательно за нее платило.

— Что же мне теперь делать? — продолжала допытываться несчастная, все еще не веря, что так тяжко проработала совершенно даром.

— Как что? — удивилась работодательница. — Продолжай работать, разве тебе не нравиться заниматься с детьми? Ты же учительница.

— Но ведь у меня же нет зарплаты, — опять попыталась объяснить ей учительница.

— Ну так что? Зато у тебя есть работа, — вполне серьезно ответила ей служащая и занялась своими делами, показывая, что инцидент исчерпан.

Интересно, почему они считают, что мы можем работать без денег, размышляла Рита по дороге домой. Наверное, мы действительно сами виноваты, потому что стесняемся поднимать вопрос о деньгах и еще потому что соглашаемся работать за самую маленькую зарплату. А как же не соглашаться, если так трудно найти работу? У нас ведь нет сбережений как у них, и нет родственников, которые могли бы одолжить деньги или помочь найти работу. И мы даже толком пока не знаем, как можно получить пособие по безработице. И что же мне теперь делать? Вот пусть Вовка только объявится, я ему сразу скажу, что согласна работать с ним. Вот только, что он придумает на этот раз? А пока придется пойти с соседкой Оксаной на хлебозавод, если хотя бы туда возьмут.

Хлебозавод, было уже последнее, на что решались «олимовские» женщины. Да и решались далеко не все, уж больно работа там была тяжелая, и унижений приходилось терпеть предостаточно. «Мужние» жены, у которых был, по крайней мере, хоть один добытчик в семье, туда не ходили, и работали там только одиночки с детьми или женщины предпенсионного возраста, которым вообще уже никакая работа не светила. Кстати, постоянно там работали только арабы, которым хозяин завода доверял больше, чем русским, а русских женщин набирали только три раза в неделю, два раза утром и в ночь с субботы на воскресенье, но и эти три раза тоже почти никто не выдерживал, кроме Оксаны, которой деваться было некуда, уж так у нее сложилась судьба.

Оксана, сама по национальности русская, приехала в Израиль с мужем евреем и двумя детьми. Здесь она родила третьего и надо сказать, на нее огромное впечатление произвели и роды с обезболивающими уколами и огромное приданное для новорожденного, которое, как оказалось, вручают здесь мамам в роддоме. Пока они с мужем учились в ульпане и получали достаточно денег на них самих и на детей, все шло хорошо. Потом Оксана, которая была по специальности учительницей музыки, пошла учиться в ульпан Бет, а муж ее стал искать работу, но исключительно по специальности. Какую работу по специальности мог найти здесь средней руки фотограф, было непонятно. Чтобы снимать свадьбы и другие торжества, нужна была дорогая аппаратура, хорошая команда и деньги на рекламу. У него не было ни одного, ни другого, ни третьего, а детей кормить было нужно. Помыкавшись и не желая, как другие мужчины пойти работать на стройку или на какой-нибудь завод, он нашел самый лучший выход из положения, правда, для себя самого, а именно, просто сбежал от семьи и пристроился у какой-то женщины со стабильным доходом, готовой его содержать. Оставшись одна с тремя маленькими детьми, Оксана еще раз доказала, что настоящие мужчины это женщины. Во-первых, несмотря на то, что официально она не была разведена с мужем, она добилась того, что ее признали матерью-одиночкой и стали платить прожиточный минимум на троих детей и дали государственную, то есть бесплатную четырехкомнатную квартиру. Другая на ее месте на этом бы и успокоилась и перебивалась вместе с детьми на пособие, с которым от голода не умрешь, но ничего лишнего и позволить было нельзя ни себе ни детям. Но Оксана была не такая. Ее дети не должны были жить хуже, чем те, у кого кормильцами были и мать, и отец. Продолжая учиться, теперь на курсах для подтверждения диплома учителя музыки, она бралась за любую работу, чтобы ее дети были хорошо одеты, ходили на занятия в платные кружки, раскатывали на велосипедах, скейтбордах и роликах, как в общем-то, детям и полагалось.