Неоднажды в Америке
Шрифт:
– Где, – говорю, – он жену такую нашёл?
– Откуда я знаю? Я её первый раз вижу. Русская, небось.
– Откуда ты знаешь?
– Он что-то говорил про попытки найти себе восточноевропейскую жену.
– Кто он такой вообще?
– Заместитель финансового директора одного местного банка, его послали доучиваться, чтобы дальше продвигать; большие надежды подавал. Наверное, сейчас уже директор. Всё хотел «домашнюю» жену, чтобы хорошо готовила. Тут таких нет почти, вот он и искал славянку.
– А что, на американку она действительно не похожа. Хотя сверху не очень хорошо видно.
Mы встретились в антракте.
Джефф страшно обрадовался встрече с бывшим сокурсником. Ларисе очень не хватало общения, русскоязычных друзей или знакомых у Джеффа не было, а про Борю он напрочь забыл. Они никогда не были особенно близки.
Мужчины поговорили о финансах, а я из вежливости начала задавать банальные вопросы из серии «Ну как вам Америка». Америка, как вы догадываетесь, после белорусской глубинки показалась раем. Ох, ах, боже мой. Как чисто, какие магазины, какие машины, какая кухня у Джеффа, а холодильник какого размера! Утомилась я быстро. Слава богу, звонок прозвенел и антракт закончился.
Мы обменялись телефонами и договорились как-нибудь увидеться. Честно говоря, ни самоуверенный, шумный Джефф, ни его девушка из белорусской глубинки не показались мне особенно близкими по духу или интересными людьми, Боря разделил моё мнение, и мы дружно решили про телефон забыть.
II
Лариса звонила несколько раз, рассказывала про свою американскую жизнь, спрашивала советы по каким-то мелким бытовым вопросам, делилась впечатлениями. Потом выяснилось, что она беременна, и нас пригласили на baby shower. Отказаться было неудобно, и мы поехали.
Я её еле узнала. Рыжая краска давно смылась, стрижка отросла, грязно-пегие бесформенные пряди висели по обе стороны лица. Она здорово поправилась, одета была в нечто мешковатое для беременных, косметикой не пользовалась и от окружающих её и охающих над каждым подгузничком и чепчиком клуш отличалась мало, разве что черты лица по-прежнему были красивы.
Лариса очень обрадовалась моему приходу и возможности поговорить по-русски, оттащила меня в угол и мучила весь вечер. В этой Америке всё было не так. Дома строят из каких-то прессованых досок, а не из кирпича, окна неправильные и плохо открываются, одеяла не из настоящего пуха, люди все скрытные, в лицо тебе улыбаются, а за спиной гадости делают, на работу она устроиться не может, у неё, видите ли, английский недостаточно хороший, дома сидеть скучно, и вообще кроме этого нерождённого ребёнка у неё нет никаких радостей в жизни.
Я давала советы, рассказывала про русские клубы и русскую церковь, обещала прислать рекламную брошюрку со списком русских организаций. Лариса слушала, кивала, но видно было, что никуда она не пойдёт и звонить не будет; ей нравилось упиваться собственной неприкаянностью и одиночеством, жалуясь на жизнь всем, кто готов был слушать, прежде всего мужу.
Я тоскливо посматривала на часы и ждала, когда можно будет поехать домой.
III
– Знаешь,
– Кого?
– Джеффа! Они купили дом в Истоне, мы теперь по одной ветке ездить будем. Я думаю, будем часто встречаться.
– Как там у них дела? Года три ведь прошло.
– Да, их сыну уже два, в садик ходит. Лариса нашла работу в какой-то фирме, даже по специальности; Джефф тоже нашёл новую работу и теперь довольно много зарабатывает. У них вроде всё хорошо. Приглашал в гости.
– Ой, может, отмажешься? Она прилипает ко мне как банный лист, а я от тоски сохну. Неохота.
– Ну, может, как-нибудь? Мы ведь на одном поезде будем ездить, один раз отмажешься, другой… неудобно как-то. Парень он неплохой, мне с ним интересно на профессиональные темы говорить.
– Ну, как-нибудь…
Лариса опять изменилась. Волосы слегка подстригла, хотя цвет остался пегим, одета была уже во всё американское, но с европейским вкусом, даже подкрашена слегка. Поправилась по сравнению с собой той, рыжей. Стала как я, а была как Бриджит Бардо. Короче, хуже, чем в первый раз, но привлекательнее, чем во второй. Главное, изменилось отношение к жизни. Английский улучшился, работа придала ей уверенности в себе, она завела каких-то подружек-американок, и страна уже не казалась такой негостеприимной и непривычной. Говорили о детях, о работе, обменивались рецептами. Передо мной сидела милая американская домохозяйка, симпатичнее среднего и с акцентом, но в целом типичная фрау бостонских пригородов, поглощённая своим садом-огородом, обустройством ванных и кухни, детскими кружками и прочим. Убери акцент – не отличишь. Мне по-прежнему было с ней скучновато, но ощущение, что я разговариваю с пришельцем, исчезло.
Мы договорились встретиться опять, но жизнь закрутила, потом я забеременела и родила, потом было вообще не до кого, и Джеффа с Ларисой мы не видели ещё года три или четыре.
IV
В два года мой сын начал ходить в кружок музыки для малышей. Детки били по разным ярким музыкальным инструментам, танцевали, пытались подпевать, играли в музыкальные игры и просто бесились под музыку. Группа старших детей занималась до нас. Мы входили, когда они выходили. На первом же занятии мы столкнулись с Ларисой и её сыном нос к носу.
– Лариса? Мама дорогая! Я бы тебе не узнала!
– Ой, Светка, привет. Как дела?
– Сейчас не могу говорить, у нас занятие начинается через пять минут. Давай созвонимся.
– О’кей. И давайте встретимся, наконец. Сто лет не виделись.
О том, что они купили пару лет назад новый дом в каком-то очень дорогом и престижном районе, я знала от Бори, который теперь работал с Джеффом в соседних зданиях и периодически ходил с ним на ланч. Джефф выбился в большие начальники, зарабатывал тысяч двести пятьдесят да столько же премиальных, а Лариса ушла с работы и сидела дома с двумя детьми. Она похудела, одевалась у какого-то дизайнера в строгие, пастельных оттенков вещи, красиво подстриглась и опять красила волосы, только не в рыжий, а мягко-медовый цвет. И никакой косметики. Старший сын днём ходил в садик, а к младшей дочке была приставлена няня. Я поинтересовалась, как Лариса проводит свои дни.