Неоконченный полет (сборник)
Шрифт:
Кум, запыленный, похудевший, следит за Бондарем покрасневшими от напряжения глазами и завидует его легкости.
Когда вновь прозвучала команда «Вперед!», Кум пополз проворнее, впиваясь растопыренными грязными пальцами в колючую сухую землю. Толстый, тяжелый, он неуклюже передвигает свое непослушное тело. Куму кажется, что мускулы его рвутся, сердце кровоточит и он ни за что не доползет вон к тем чернеющим бугоркам. Вот он сейчас возьмет и самовольно поднимется. Хватит! Дальше он не может и не будет подчиняться! Еще одно движение, еще одно,
— Перекур! — кричит Бондарь и идет к другой группе.
Шевцов занимается с группой разведчиков и подрывников. Парни, среди которых находится и Сергей, в одних пиджаках или гимнастерках, разного роста, стоят перед Шевцовым и следят за его полными значения движениями. Он поясняет:
— Поставил ногу в болото, будем говорить, притих, послушал. Не слыхать ничего. Делаешь новый шаг. Вытаскиваешь сапог, а он — чавк! Тут тебя за шиворот — хвать! — Он сам себя взял за воротник. Парни захохотали. Шевцов выпрямился, заговорил серьезно: — Сапог чавкнул потому, что боец не умеет ходить. Ногу надо ставить не на всю ступню, а только на носок, будем говорить, и обратно так же вытаскивай. Подкрадывайся по-звериному, тогда сам дьявол тебя не услышит. Да почаще моргай в темноте глазами, чтобы на ветку не наколоться. Ну, давайте еще раз попробуем. Приготовились! Марш!..
Партизаны, те, которые зимовали в землянках, и те, которые пришли в отряд недавно, после первых дней занятий запротестовали. Но молодой командир повернул дело умело и круто. Тем, кто больше всего ленился и ворчал, он как раз и приказывал при случае то разобрать и собрать немецкий автомат, то правильно поставить мину. Оружие почти все знали плохо, и противникам «зеленой академии» крыть было нечем. Но вскоре все втянулись в учебу. Инструкторами становились те, кто что-то знал, кто ловил на лету новое. Бондарь и Шевцов вдвоем обходили каждую группу, проверяли, как проходит учеба.
Из табора ежедневно в несколько пунктов выходили разведчики и возвращались с донесениями. Отряд знал, что происходило на железной дороге, в ближайших гарнизонах. Бондарь ждал новых вестей от Оксаны, поддерживал связь с Дмитрием, был готов к самым решительным действиям и задуманным операциям. Сняться с насиженного места не давало отряду одно: отряд не мог оставить Дмитрия. Через каждые два-три дня к нему наведывались, чтобы взять его. Но доктор снова и снова советовал обождать.
— Пора кончать, — сказал Бондарь, приблизившись к Шевцову.
— Есть, кончать! — подчеркнуто аккуратно козырнул Шевцов, возбужденный и разгоряченный, с веселыми огоньками в глазах. — Становись! — молодо и звонко, во весь голос, прокричал он и встал, раскинув руки на уровне плеч.
Когда партизаны по команде Шевцова кинулись занимать свои места в строю, вдруг в вечерней тиши, что так глубоко залегла над зеленым простором, грохнул двумя выдохами один за другим мощный взрыв. Произошло ли это потому, что взрыв был где-то поблизости, или потому, что он был так силен, — всех словно ударило звуковой волной. Все застыли
Что это? Кто? Где?
Переглядывались между собой, смотрели на командира. Бондарь не знал, что ответить.
— Дым! — закричал кто-то.
— В Усках!
— Цистерны взрываются.
Сергей уже сидел на вершине высокой сосны.
— Вижу, вижу! За Усками что-то, на железной дороге... Горит!
Бондарь понуро стоял в окружении людей и смотрел в землю.
— Сто чертей! Вот это партизаны! — грохнул сильным голосом.
— Поработали ребята.
— Может, это просто крушение?
— Сам ты крушение! — не сдержался Бондарь. — Это добрые хлопцы разговаривают с немцами. Вчера мы их видели на дороге.
— Они! — подхватил Шевцов. — Сразу было видно — сила! Надо было бы выйти нам из засады.
— Может, секанули бы из автоматов. Так бы и поверили тебе, что ты свой. Лазишь по кустам, и только. Действовать надо, тогда и знакомиться с соседями легче. Становись! — резко скомандовал Бондарь.
Быстрее, чем всегда, выстроились партизаны и сами, без команды, тронулись с места.
Шли молча, насупленные, словно провинились. Бондарь и Шевцов опередили колонну. То и дело посматривали влево по направлению к взрыву. Там все выше поднимался столб дыма. Было слышно, как рвались, глухо хлопая, снаряды или мины: видно, горели вагоны.
В лесу уже темнело, прохладный воздух обвевал горячие лица и шеи. Опускался теплый, ласковый вечер. Но о нем никто не думал, словно не замечая его. Сегодня не уснуть, думалось каждому. Конец тому, что было. Куда поведет их сегодня Бондарь?..
Командиры на ходу обдумывали, как им немедленно подать знак неизвестному отряду, как связаться и, возможно, сразу же соединиться. Вспоминали про давнишнюю мечту напасть на аэродром. Да, сегодня же к Оксане надо послать связного. Отряд должен двинуться на юг, к железнодорожным узлам, к тем дорогам, по которым снуют машины. Идти немедленно, двигаться селами, пополняться свежими силами. Бондарь говорит, говорит, перебарывая в самом себе глубоко засевшую нерешительность.
Бондарь и Шевцов шли напрямик. Партизаны следом за ними, не обходя сырые места, — чавкали сапогами, перепрыгивали с кочки на кочку.
— Кого пошлем за Дмитрием? — спросил Бондарь у Шевцова.
— И в Ямполь надо, — сказал Шевцов, не отвечая.
— Да. Поедем сами. И немедленно.
— Понятно.
Кум, поотстав, тянулся в колонне последним. Болела натертая нога, он потихоньку прихрамывал, а мысли настойчиво кружились в его голове: «Этой ночью... Этой ночью или никогда».
Впереди между деревьев заманчиво показался огонь табора.
Бондарь и Сергей положили в возок нарубленного хвороста и поехали в Ямполь, «на базар». Завтра воскресенье, так что надо было двигаться в ночь. Ехали почти всю короткую ночь, на рассвете завернули в подворье, где проживал родственник Оксаны — местный часовой мастер.