Неоспоримый

Пенроуз Х. Р.

— Тебе нужно забыть эту фразу «Я не хочу быть с тобой» каждый раз, когда что-то идет не так.

Полностью покончив с драмой и спорами на сегодня, я сняла очки и повернулась к нему лицом.

— И тебе нужно перестать быть скрытным манипулятором, который преуспевает в игре слов, чтобы обойти мои вопросы и опасения. Ни на мгновение не думай, что только потому, что я не знаю всех тонкостей всего, что ты скрываешь, я не могу чувствовать происходящее и твою энергию. Я выбираю остаться с тобой, несмотря ни на что. Делает ли это меня самым тупым человеком на свете, думаю,

только время покажет. Это доказывает, что мои чувства глубоки, и я не вижу будущего без тебя в нем. Но это не значит, что я не буду вынуждена принять другое решение — как бы больно это ни было — если ты испортишь то, что у нас есть.

— Черт, я люблю тебя, — заявил он, обхватив ладонями мой затылок и прижимаясь своим лбом к моему. Легкая дрожь пробежала по его телу.

Покой. Я предложила ему ощущение покоя.

Глава 29

Нико

Волнение — нет. Это слово не охватывало тревогу и страх, которые сковали меня изнутри, когда я узнал, что случилось с Ческой.

Неудивительно, что я знал, что что-то подобное произойдет. Я привел события в движение, ожидая этого, но это не смягчило удар и не привело к падению. Особенно когда пострадавший был невиновен и не принимал в этом никакого участия.

Большая часть вины лежала на мне; я мог бы это признать. И я пожинал последствия принятых мною решений, будучи абсолютным эгоистом и цепляясь за что-то свое. Что-то, что было глубже, чем окружающее меня дерьмо.

Быть оптимистом в мрачных обстоятельствах казалось жестоким, но… тем не менее.

— Поджег пару вещей? — взвизгнула Ческа, присоединяясь ко мне в гостиной.

Я потягивал кофе, удобно держа напиток в руках, и смотрел местные новости.

— Нико, это… это…

— Несколько правительственных объектов, находящихся в ведении определенных министров Совета страны. Да, это так, — подтвердил я.

— И здания Наварро Индастриз, — продолжила Ческа, взглянув на меня и на телевизор, успешно читая английские субтитры.

Я ухмыльнулся в свою кружку. Я почувствовал ее беспокойство, но оно было неуместным.

Через несколько мгновений появились мой отец и представитель Совета министров, которые дали краткое интервью. Оба утверждали, что сделали выговор человеку, с которым имели дело чиновники. Гектор Наварро едва заметно кивнул в конце своей речи в знак признания ответственной стороны — меня.

Твой ход, Гектор. Твой ход.

Ческа прижалась ко мне, продолжая наблюдать. Репортер снова начал:

— Официальные лица подтвердили, что допрашивается близкий друг семьи Наварро.

Схватив пульт, я выключил его, получив то, что мне было нужно. Мои действия прошлой ночью должны были отправить более одного сообщения, не более важного, чем Гектору и Алехандро. Но в основном Матео, которого я намеренно подставил под удар, прекрасно зная, что его немедленно заподозрят. Моему брату нужно было резкое напоминание, чтобы он держался подальше от моих дел.

Сколько я себя помню, моя жизнь была в кошмаре. Так что теперь я буду их собственным кошмаром.

—

Куда мы идем? — Ческа спросила в третий раз. Она подняла зеркало в машине после нанесения бальзама для губ.

— Прошло пять минут. Подожди еще десять, и ты сама увидишь, — ответил я, направляясь в сторону Пуэрто Бануса.

Мне нужно было отвлечь Ческу от вчерашней ситуации, поэтому я дал ей простые инструкции собраться после завтрака. Она заснула перед ужином и проспала двенадцать часов подряд, и я провел с ней несколько часов, прежде чем важные дела потребовали моего внимания.

— Ты празднуешь Рождество?

— На самом деле нет. Мы с мужчинами ужинаем с декабря по январь в качестве намека на празднование, но ничего особенного. Волшебство Навидада закончилось для меня очень рано. В настоящее время я рассматриваю это как препятствие на пути к бизнесу в половине случаев, а другую половину — как смехотворно напряженный период без отдыха.

Каждый год я устраивал небольшую вечеринку с абуэлой, но на этом празднование все заканчивалось. Мои родители обычно устраивали большие банкеты, но я их избегал.

— А что, если бы у тебя были дети, ты бы тогда праздновали Рождество? — уклончиво спросила она.

Я выдавил из себя улыбку.

— Естественно. Значит, ты изменила свой неопределенный статус в отношении детей? Потому что, должен тебе сказать, я всегда хотел большую семью.

— Это… приятно знать.

— Почему ты не определилась? — спросил я с любопытством.

Она посмотрела на меня, потом в окно, пока мы ехали по золотой миле Марбельи.

— В основном из-за того, что я не нахожусь там, где я хочу быть в своей жизни. Я наблюдала, как оба моих родителя справлялись со своей напряженной карьерой и родительством, и иногда один страдал из-за другого. Я знаю, такова жизнь, но я бы не хотела иметь детей, и чтобы они росли без моего полного внимания. Но, с другой стороны, я бы никогда не бросила бы заниматься любимым делом. Так что да… не определилась.

— Одно не обязательно так сильно сказывается на другом. Я думаю, это был бы хрупкий баланс, — предположил я.

— Верно, — она пожала плечами. — Моя бабушка родила ребенка в двадцать один год, еще двоих несколькими годами позже, и она жонглировала как сумасшедшая с помощью дедушки.

Подъехав к району, который можно было бы охарактеризовать как полусельский, я припарковал машину, и мы вышли. На лице Чески отразилось замешательство, скорее всего, она недоумевала, почему мы оказались в доме стоимостью в миллиард евро. Сунув ключи в карман, я взял ее за руку и повел по дороге. Свернув с тропинки, я направил нас к пустому участку земли.

— Ты не слишком много рассказывала о своих бабушке и дедушке.

И я не смог узнать о них, в отличие от остальных членов ее семьи.

— Расскажи мне о них.

— Особо нечего сказать, — сказала она. — Они родители моей мамы, были женаты пятьдесят лет и постоянно жили здесь, в Испании, около двадцати лет, прежде чем вернулись в Великобританию. Благодаря им Коста-дель-Соль всегда была для меня вторым домом.

— Еще немного, — подбодрил я, наблюдая за нашим окружением. — Они все еще живы?