Неотразимый и сексуальный
Шрифт:
Согреть эту женщину. Дать бедняжке ощущение безопасности. Не давая ей опомниться, Ноа сжал в ладонях мягкий пушистый материал, который в продолжение многих часов туго облегал ее грудь – впрочем, тогда он этого не замечал.
Черт. Он лгал себе. Разумеется, он заметил.
Заметил и чуть с ума не сошел, глядя на то, как выступают твердые соски под тонкой, влажной и мягкой тканью. Алан потерял к ней интерес? А Ноа казалось, что он готов потерять голову. Не помогли жаркие поцелуи, от которых плавился мозг. Нет, не помогли – теперь он жаждал большего.
Потом она встретилась с ним взглядом. Полубезумный взгляд этих огромных глаз! И ему пришлось унять свои смешные фантазии. Нужно было согреть ее, причем немедленно.
А не думать о том, что ему достаточно просто смотреть на нее.
Мало ли о чем он может размечтаться. С мечтами пора завязывать. Прокручивая в голове эту мантру, Ноа потянул кардиган вверх, заставив Бейли поднять руки.
– Вас обидели? – спросил он.
На это Бейли ничего не ответила, и мурашки нехорошего предчувствия поползли у Ноа по позвоночнику. Если кто-то осмелился наложить на нее лапу… что ж, даже думать об этом не хотелось. Он ненавидел насилие всю свою жизнь. Тем не менее сейчас в его крови кипела мстительная злоба.
– Я просто не хочу умирать, – прошептала она. – Я хочу жить.
Он заглянул ей в глаза. Там было всякое, но каким-то образом зверь, который поднял было в нем голову, вдруг успокоился. Еще Ноа увидел в ее глазах нечто, заставившее вдруг осознать: его пальцы сжимают талию Бейли. Растопыренные ладони стараются захватить как можно больше поверхности ее восхитительного тела.
– Жить – это прекрасно. – Большие пальцы были прямо под ее грудями. Если чуть передвинуть вверх, он сможет почувствовать их закругления, затем всей тяжестью они лягут ему в ладонь, и…
А ее дыхание снова сделалось неровным и даже судорожным, поэтому Ноа поборол свои эмоции и возбуждение, приступая к делу. Стянул с нее кардиган через голову.
Ее лифчик… совсем крошечный, бледно-розовая вещичка, прикрывавшая соски, атлас и кружево – в точности, как в его фантазиях. Ее груди были само совершенство, бледные пышные округлости, которым было тесно в объятиях чашечек лифчика. Маленькие напряженные соски приподнимали атлас, а участившееся дыхание усугубляло картину.
По правде говоря, и его собственное дыхание сбилось и сделалось шумным – почти как у Бейли. Оба втягивали воздух с таким шумом, что Ноа мог прекрасно слышать его сквозь плеск водяных струй, бьющихся о кафель.
Тогда он взялся за пуговицу и «молнию» ее джинсов. Бейли уставилась куда-то в область его шеи. Она не сделала ни малейшей попытки освободиться от одежды, поэтому Ноа выполнил работу за нее, старясь не замечать, как вздрагивает ее живот там, где его пальцы прикасаются к ее коже.
Пуговица была расстегнута, и он, сглотнув, потянул язычок молнии вниз. Металлический звук неприятно резал ухо и казался необычно громким.
Потом он опустил взгляд на то, что открылось – клин нежной кремовой кожи, и Ноа так отчаянно захотелось приложиться к нему губами, что его даже затрясло.
От страсти к ней.
Да, как раз хороший способ, чтобы держать дистанцию.
Стиснув зубы, он сел перед ней на корточки и спустил джинсы ей на бедра, стараясь не смотреть на то, что оказалось на уровне его глаз. Это было прекраснейшее, самое эротичное зрелище, какое ему когда-либо доводилось видеть – голубые трусики-стринги, маленький треугольник, едва прикрывавший лоно и подхваченный на бедрах атласными лентами. Ноа пытался не смотреть, спуская деним еще ниже, к самым коленям.
При виде ее совершенного тела он не скоро обрел дар речи. Ему хотелось сжать ее в объятиях. Хотелось так, что он испытывал физическую боль. Вскочив на ноги, Ноа заглянул ей в глаза и почувствовал, как тает его сердце.
Тяжко. И чертовски не вовремя.
Медленно, слишком медленно, будто в бреду, она сбросила сапоги. Потом переступила ногами, освобождаясь от джинсов.
Его сердце перестало биться. Потом ожило, выдавая шестьдесят ударов за пару секунд.
Не замечая реакции Ноа, Бейли повернулась к нему спиной, предоставляя отличный обзор своей первоклассной задницы.
Потом, пошатнувшись, оперлась о дверь ванной. Он бросился было на помощь, но она подняла руку в протестующем жесте. Ноа пришлось стоять смирно, вместо того чтобы схватить ее в объятия.
– Я быстро, – пообещала она, оглядываясь на него через плечо и по-прежнему держась за дверь ванной. – И вы тоже скоро сможете согреться.
И прежде чем он успел совершить какую-нибудь глупость, например предложить принять душ вместе, чтобы сберечь воду, или еще лучше – опуститься на колени и умолять о богослужении в храме ее прекрасного тела, Бейли шагнула под воду и захлопнула стеклянную дверь душевой кабины.
– Ну хорошо, – сказал он, поворачиваясь спиной к двери, бросаясь вон из ванной как последний идиот. – Я буду здесь поблизости на тот случай, если вам что-нибудь понадобится.
О господи, пусть тебе что-нибудь понадобится.
Я, например.
Бейли не ответила, и Ноа вышел из ванной. Замер на месте. Ждал. Ни звука изнутри, кроме плеска воды. Так что выбора не оставалось, кроме как закрыть дверь. Привалившись к двери спиной, он осмотрел хозяйскую спальню и сделал медленный выдох.
Потому что видел он вовсе не просторную кровать, застланную изысканным бельем. Не роскошную мебель из дуба, не огромное панорамное окно, за которым открывалась бескрайняя чернота ночи.
Он видел только Бейли, как она стоит под струями душа и сверкающая вода, над которой дымится горячий пар, ручейками стекает с ее тела…
Он стукнулся лбом о дверь, но чары не рассеялись. Кажется, прошли долгие дни с тех пор, как Бейли забралась в его «пайпер». Долгие дни с тех пор, как он взглянул ей в глаза и утонул в них…
Но эта мысль снова вернула его к обнаженному телу Бейли, влажному и сияющему, и Ноа, стиснув зубы и спотыкаясь, вышел из спальни. Прогулялся по всему дому, проверяя, хорошо ли заперты двери и окна.