НЕОЖИДАННЫЕ ПРЕДСКАЗАНИЯ

Непомнящий Николай Николаевич

Кто они были? Какому богу молились? Разве это кого-то взволновало? Одни ходят в церкви, увенчанные куполами, блестящими на солнце. Другие — в мечеть, минарет которой высоко видно за деревьями.

Десятилетиями так шла жизнь. Но однажды ночью деревня была разбужена шумом и грохотом моторов, и земля содрогнулась от рева гусеничных машин. Когда мужчины вышли утром из своих домов, они увидели танки, перекрывшие оба выхода из деревни. Мужчины в маскировочной униформе, натянув на лицо черные маски, ходили патрулями и врывались в дома. Запахло дымом. Это был первый дом, который погиб в огне. Женщины голосили.

Крестьяне проходили мимо, положив

руки на голову, а солдаты ударами хлыста, как скот, подгоняли их. Они шли к лесу.

Через несколько минут раздался грохот пулемета. Снова возопили женщины. Некоторые из них метались, расцарапывая себе грудь, рвали на себе волосы, воздев руки к небу. Лица их были искажены страхом, в глазах застыл ужас. Снова горели дома. Согнали некоторых жителей деревни и повели опять.

Соседи отворачивали лица, стараясь не встретиться с ними взглядом. Каждый из них теперь вспомнил, в какого Бога верил его сосед.

Собаки, бродившие по руинам опустевших домов, выли о смерти.

10

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

все будут знать, что в разных уголках земли

творится. Увидят детей,

чьи кости торчат через кожу,

и тех, чьи глазницы кишат червями,

и тех, в которых стреляют как в крыс.

Человек, что увидит все это, лицом отвернется —

для него нет выше личных забот.

Как милость, бросит горстку ржи,

а сам спит на мешках добра.

Что дал он правою рукой,

назад он заберет другой.

Он сидел в затянутом черной кожей кресле и дремал с раскрытой газетой на коленях. На экране телевизора один за другим сменялись сюжеты. Время от времени мужчина поднимал голову, открывал глаза и смотрел на экран. Рядом на полу играл его сын. Жена иногда заходила в комнату. Неожиданно она сказала: «Это просто ужасно». Ребенок перестал играть. Мужчина поднял голову. На экране были голые дети, сидевшие на корточках на полу неосвещенного помещения. Они были похожи на больших черных насекомых с огромными голодными глазами, на брошенных на погибель стариков. У некоторых из них были видны незаживающие раны, над которыми роились мухи.

«Такое показывать нельзя, — сказал мужчина. — В это время телевизор смотрят и дети».

Он лихорадочно стал искать пульт и выругался, не найдя его под рукой.

Ребенок спросил: «Что это было? И где?» «Далеко, очень далеко, ты играй, играй», — сказал отец. А мать все причитала: «Это ужасно, бедные люди».

Мужчина стал говорить, что эти люди с их неразвитыми гигиеническими навыками, обычаями и культурными традициями далеко не такие, как люди здесь, в цивилизованных странах. «Они плачут», — сказал ребенок. Репортаж уже заканчивался, и мужчина перестал искать пульт. Стали показывать машины, которые неистовствовали в гонках «Формулы-1». И мужчина восторгался, что эти пилоты — люди фантастические, они ездят со скоростью больше чем триста километров в час.

На

следующий день ребенок сказал, что в школе его попросили принести килограмм риса. Мужчина пожал плечами. «Конечно, я дам тебе, и ты отнесешь», — сказала мать.

«Это для детей, которых показывали вчера вечером», — объяснил ребенок.

«Ну, если им это доставит удовольствие», — ответил отец.

Он раскрыл газету. Его интересовали экономические новости. Сообщалось, что Международный валютный фонд не может рассматривать вопрос о снижении задолженностей для стран, имеющих большие долги. «Этого еще не хватало, — проговорил мужчина. — О чем они думают? Что мы их — кормить будем?»

«Я есть хочу, мама», — сказал ребенок. «Иди кушать, мой любимый, иди, мое сокро-о-вище».

11

Когда придет тысячелетье за нынешним

тысячелетием вослед,

люди займутся всеобщей торговлей.

И каждая вещь обретет свою цену, дерево, воды и зверь.

В подарок никто ничего не получит —

только купить можно будет теперь.

Цена человека — не больше, чем весит.

Он весь целиком на продажу —

как фунт задней части свиньи.

Кто ухо возьмет, кто сердце захочет,

ничто тогда не останется свято —

ни жизнь, ни душа.

Споры пойдут за кровь его и бренное тело,

будто стервятники падаль делить собрались.

Семья жила на окраине большого города, в одной из хижин, сложенной из досок, жести, картона и камней. Как сотни тысяч людей в этих трущобах, которые возникли на брошенном за непригодностью для обработки куске земли. Если шел сильный тропический дождь, он все сметал на своем пути и тащил за собой хижины вместе с женщинами, детьми и стариками. Потом мужчины искали в завалах, перемешанных с грязью, тела и вещи. Строились заново. И никто не мог изменить этого установившегося порядка.

Много ли детей живет в таких трущобах? Они копошатся в мусоре, воюют с птицами и собаками за право ковыряться в кучах отбросов, беспрестанно уничтожая этих своих злейших врагов. В свои короткие еще руки они берут длинные палки, чтобы было сподручнее выковыривать из-за изгороди что-то интересное и уцелевшие консервные банки. Они наполняют мешки и продают, что добыли, за жалкие гроши. Часто они воруют, ордами высыпая в городские кварталы, грабят магазинные витрины, нападают на одиноких пассажиров.

Они — «городские дикари». Часто кто-нибудь исчезает навсегда. Кого это беспокоит? Кого это интересует? Его место в группе ему подобных затягивается после его исчезновения так же, как водная гладь, поглотившая камень. Был ли он убит однажды ночью на углу улицы полицейским из «эскадрона смерти», который борется за городскую чистоту и порядок? Или бросился в глаза тому, кого называют «вампирами»? Будучи ребенком, выросшим в грязи, в уличной нищете, он силен вопреки всему. Поэтому он принадлежит к тем, кто выживет в любом случае.