Непобедимое племя
Шрифт:
Мы продолжали бежать по каменистой непостоянной тропинке. Река была уже далеко внизу. Я не чувствовал ног, тяжелый мокрый костюм сковывал мои движения. По лицу хлестали еловые ветки, но жажда жить заставляла терпеть это все и следовать за Брэдли, который так же, как и я, задыхался, но бежал.
Вскоре он заприметил невысокую скалу с небольшой щелью. Она, как оказалось, вела в пещеру. Мы с трудом протиснулись меж камней. Индейцы сюда точно бы не залезли.
Мы долго сидели в холодном мраке. Не шевелились, дышали через раз. Когда последний луч света покинул наш тайник, стало свободнее, как-то легче. В мертвой темноте не разглядеть собственных рук. Глаза привыкали медленно, и через какое-то время очертание Брэдли все же появилось передо мной. Он сидел, опершись на стену.
– Почему ты не пристрелил дикаря… там, в пещере? – спросил Брэдли.
– Рука дрогнула, – ответил я.
– Нарочно, смотрю, дрогнула! – взвинтился он. – Он бы нас одним щелчком. Или ты грезил валяться рядом с лекарем? Мучиться, выть, когда тебе язык отрезают.
– Тише ты!
– Какая теперь разница, тише или громче? Ты все испортил! Револьвер пуст, отход только через них. У нас могло остаться еще два патрона… ну черт с ним, один. Хоть что-то!
– А ты в патронах жизнь меряешь, – начал я. – Все вы жизни измеряете патронами. И дикари будут убивать, пока такие как ты продолжают корпеть над количеством патронов и пороха. Когда вы уже поймете, что мы не вершители судеб, не нам решать, кому жить, а кому умереть. Неужели нельзя найти общий язык? Мы ведь все люди, все живем под одним небом!
– О каком языке ты говоришь? Эти аборигены хлопками общались. Нас едва не убили и наверняка уже деда съели. А ты из себя пацифиста строишь. Проснись!
– Я не сплю, – пробурчал я, разгладил свои усики и взвыл: – Зачем я ввязался в это дело? К аджа ходил один, сам все планировал, поступал, как хотел, и ни от кого не зависел.
– Поэтому у тебя и характер сволочной! – сказал Брэдли. – Не любишь общество.
– Я цивилизованных людей не люблю!
– Почему?
– Цивилизация – это глупость. Считаете себя умнее всех, а сами, как дикари. Скажи, Брэдли, вот зачем тебе эти драгоценности, артефакты?
– Чтобы продать подороже, – ответил он не задумываясь.
– Вот… вот она, натура современного человека.
– Тише ты… – просил Брэдли.
– Чтобы продать подороже, – понизив тон, передразнил его я. – А зачем? Чтобы купить еду, одежду, оружие и отправиться за новым товаром? И так по кругу. И вера у тебя только одна – в удачу!
– Что ты этим хочешь сказать? – спросил он.
– То, что ты живешь, как хомяк в колесе. Надеешься, что тебе наполнят поилку и подсыплют зерен, а как нажрешься, за щеки напихаешь, сразу спать.
– А у тебя не так?
– У меня цель другая. Думаешь, я еду к хеллисинам, потому что ты мне денег заплатил, золота пообещал? Нет, мне и статья эта не сдалась, и переводчиком становиться я не горел желанием…
– И какова твоя цель?
– Не важно. Ты все равно не поймешь!
– А ты попробуй…
– Нет! – оборвал я.
– Хорошо, – сказал он.
По голосу я понял, что Брэдли обиделся. Он умолк на некоторое время. Я думал, с какой стороны начать разговор, но в голову ни единой мысли не лезло. Не желал раскрывать ему цель своего похода. Мы не так хорошо знакомы, чтобы посвящать его в свои проблемы.
– Кто это был? – внезапно поинтересовался Брэдли.
– Ситсы…
– Те самые?
– Да!
– Откуда ты знаешь?
– Они полностью сбривают волосы на голове, чтобы скальп как трофей никому не достался. Кто захочет срезать голую кожу? Только идиоты!
– Я убил их вождя… там, в пещере, – сказал Брэдли.
– С чего ты взял?
– Когда обыскивал пиджак, то заметил на его груди ожерелье из человеческих языков.
– Понятия не имею о таких увлечениях ситсов, но скажу точно, это был не вождь. Предводитель шайки, но не более. Их племя очень большое, и они обитают в разных местах небольшими кучками.
– Откуда ты так много о них знаешь?
– Вождь племени аджа рассказывал!
За ответом последовало молчание. Долгое молчание, которое меня выворачивало наизнанку. Я чувствовал, что Брэдли злится. Злится за то, как я трусливо поступил. У каждого своя правда. Мне пришлось перешагнуть через свою гордость и выдавить: «Спасибо, что спас мне жизнь!» В ответ ничего. Лишь сонное сопение.
Я сидел тихо, как только мог. Холодно, одежда на мне еще не просохла. Даже малейший сквозняк, что забредал в эту неуютную пещерку, умудрялся пронзить меня насквозь. Казалось, мокрая одежда стала моей второй кожей, толстой, липкой и непривычной.
7
В темноте думается хорошо. Еще лучше, когда закрываешь глаза. Становится легче, но в моем случае не безопаснее. Я сидел начеку, размышлял, вспоминал, представлял. Отец бы меня точно принизил. Я трус. И верно. Таков и есть в сравнении с ним.
Два года назад. Да, тогда мне было очень тяжко. Я не мог совладать со своими ногами, когда стоял в нашей гостиной у гроба. Колени тряслись, косились и тянули меня к деревянному полу. «Перед отцом нельзя падать!» – так он однажды сказал. Отец выглядел, как живой. Его забальзамировали. Я и сейчас не совсем понимаю, что это значит, а тогда для меня это слово казалось выдуманным. Сослуживцы отца взяли на себя растраты на эту процедуру.
В доме находились неизвестные мне личности. На улице в черных платьях стояли соседи и те, кто отдаленно его знал. Я вышел на крыльцо, с ненавистью зажал меж зубов трубку и прикурил. Смотрел на всех с таким презрением, что хотелось убежать, не видеть всего этого наигранного хлама, придуманного плача и выдавленных слов. Жаль смотреть на тех, кто едва знал отца и плакал, будто дитя родное потерял. Внушали мне доверие лишь трое индейцев из племени аджа, восседавших на своих лошадях в тени бесконечных ив. Они сдержанно наблюдали за происходящим, но лица их действительно полнились печалью. Закрадывались мысли, что и для них отец был не пустой фигурой.
Я держался смело, но подбородок иной раз трепетал. Зрачки мельтешили у нижних век. И я чуть было не разревелся, когда выносили гроб. Не хотел прощаться с отцом, боялся, или просто было больно. Пусть и знал его не так долго. Человек, который не смог явиться раньше, защищал семью издали. Он для меня останется истинным героем, которого я не так давно обрел, но уже потерял.
Гроб пушился красными цветами, и в небо ружья выпустили свой запал. Подобно волкам выли те индейцы, но вскоре ускакали на закат.