Непобедимый. Право на семью
Шрифт:
— Ты же не уйдешь сейчас? — плевать, как жалко это звучит. — Миша?
Хочу, чтобы тепло его тела вернулось. Пустота пугает сильнее всего прочего. Вообще всего! Пусть делает все, что угодно, только не покидает.
— Миша?
Если бы могла, закричала бы. Но силы исчерпаны. А все, что осталось, стремительно поглощает вакуумная пустота.
— Миша?
Он уходит, так ничего и не сказав. А я еще долго сижу. Истощенная и разбитая, будто уничтоженная.
«Я хочу тебя убить…»
Убил…
Если бы я сейчас пошла в его спальню… Если бы только нашла силы… Прогнал бы?
Подтягивая колени к груди, стискиваю их руками и замираю.
О том, что произошло, стараюсь не думать. Но, черт возьми, что еще хуже, воскрешаю наш первый раз. Особую боль причиняет финал той ночи… Воспоминания о том, как Миша отнес меня в ванную, как мыл, целовал, ласкал и после снова до потери пульса любил. С поразительной точностью воссоздаю каждую секунду. Так ведь долго себе запрещала. А сейчас все обрушивается. Вытягивая какую-то новую волну боли. Разрушительную и беспощадную, как сам Непобедимый.
32
Полина
— Ставь сахар на место, пожалуйста, — первое, что я слышу от Тихомирова на следующий день, едва переступаю порог кухни.
Смотрит точно так же, как и вчера. Будто я одним своим присутствием его раздражаю. Одна я на всей Земле. На других ведь так не смотрит.
Но я не собираюсь на это реагировать. Никаких эмоций он у меня не вызовет. Готова ко всему.
И то, что воспоминания накрывают, а внутри все предательски сжимается, никогда не узнает.
— Доброе утро, сынок, — наклоняюсь, чтобы обнять и поцеловать Егорку.
Они с Тихомировым завтракают. Я уже привыкла, что меня не ждут. В последнее время по утрам аппетита нет, и готовить что-то прям через силу получается. Я измотана.
Сегодня ко всем бедам еще и воскресенье. Чертов день, когда Миша остается дома. Я почти не спала этой ночью. Но выходить долго не решалась. Слышала, как он покинул свою спальню, как прошел в комнату сына, как они вместе отправились в ванную, а потом на кухню.
— Насчет сахара, — говорю идеально ровным тоном, глядя при этом на Непобедимого в упор. — Я всегда ставлю его на место.
Он замирает. Стискивает челюсти. Жестко втягивает носом воздух.
— Если бы ставила, я бы не поднимал вопрос. Утром он был на столе. Как и все предыдущие дни.
Что это? Столько злости из-за оставленной на столе сахарницы?
Растерянно оглядываюсь. Может, и правда, оставила? Но, блин, это что — проблема, чтобы сходу выводить меня на эмоции?
— Это так принципиально? Убирать в шкафчик? — слегка повышаю голос.
Взгляд с Тихомирова не свожу. Плевать, что и он меня визуально распинает.
—
— Окей, — старательно улыбаюсь.
Война — значит, война.
Спокойно иду к графину, наливаю в стакан воду и медленно пью.
Словно никаких забот не имею. Словно вчера ночью моя жизнь не перевернулась с ног на голову. Словно то, что произошло, на мне в принципе не отразилось.
Слышу, как скрипит за моей спиной стул. Тихомиров прочищает горло. А потом тем же холодным тоном спрашивает:
— Надеюсь, ты помнишь, что мы обещали моим родителям сегодня заехать?
Очередной глоток воды застревает в горле.
Забыла, конечно.
Я с ним никуда ехать не хочу. Дома я могла бы спрятаться в своей спальне, а там придется постоянно рядом быть. Да и по дороге.
— Знаешь, я себя плохо чувствую, — говорю при этом с умышленной легкостью. Чтобы не усомнился, что проблема именно в самочувствии. Не хочу, чтобы на свой счет принимал. — Давай перенесем.
Тихомиров так долго не отвечает, что я буквально вынуждена обернуться и встретиться с ним лицом.
— В каком смысле «плохо»? — оглядывает меня с головы до ног. И выражает при этом не просто недовольство или любопытство… Ловлю в его взгляде беспокойство. — Что-то болит?
Я пытаюсь не реагировать, но внизу живота как-то резко и жарко скручивает. И… Я все-таки давлюсь водой. Отставив стакан, натужно до слез кашляю.
— Все нормально… — отмахиваюсь от Миши, едва он шагает ко мне. Он, конечно же, замирает, но как-то слишком близко. — Нормально… Дышу… — утирая глаза, подхватываю подбежавшего Егора. С его помощью отгораживаюсь. — Ты поел?
— Да, — отзывается сынок.
— А руки?
— Вымыл!
Надо же… А я не заметила, как и когда. Но обе ладошки и правда чистые и пахнут Тихомировским мылом.
— Мамочка, я гулять хочу!
— Сейчас пойдем…
Не договариваю, потому что Миша меня перебивает.
— Егор, сходи пока, принеси игрушки, — обращается к сыну.
— Хорошо, — охотно соглашается малыш.
Извиваясь, в конечном итоге вынуждает меня опустить его на пол. Сразу же убегает в комнату.
— Так, что не так? — напирает тут же Тихомиров. — Что тебя беспокоит?
И снова этот взгляд, будто рентген.
— Ничего серьезного… — говорю и чувствую, как краснею.
Пытаюсь пройти, но Миша не позволяет. Выставляя ладонь, преграждает путь.
— Если ничего серьезного, тогда собирайся к моим.
Вскидывая на него взгляд, сердито поджимаю губы.
— Почему так смотришь? — хватает наглости спросить.
— Как? — резко выталкиваю я.
— Чем-то недовольна?
— Нет, — голос прям звенит от злости, но я улыбаюсь.
— Если остались вопросы, можем поговорить, — предлагает Тихомиров великодушно.