Непобедимый. Право на семью
Шрифт:
Полина Аравина: Ты сумасшедшая? Со мной ребенок!
Мирослава Тихомирова: Сорри. Прячь экран, когда я тебе пишу.
И все?
Мирослава Тихомирова: Я переживаю за тебя, Полин. Давай уже как-то выплывай. Начни с чертового рисунка!
— Мама, смотри, смотри, — выкрикивает Егорка, заметив, что я все реже сосредотачиваюсь на экране.
— Я смотрю, малыш. Очень интересно!
Взгляд, которым меня награждает Тихомиров, следовало бы запечатлеть
Втягивая голову в плечи, наклоняюсь обратно к телефону.
Полина Аравина: Не могу больше переписываться с тобой. Егор требует внимания.
Мирослава Тихомирова: Егор? Или, может быть, Миша?
Резко ахаю, когда на весь экран высвечивается новая порно-гифка. И что самое худшее, в этот раз мне кажется, что ее увидел Тихомиров. Мне и без того стыдно, так он еще добивает ядреной смесью своих эмоций. Расщепить все невозможно. Точно чувствую, что Миша презирает меня еще сильнее и не против убить. Конечно, на этот раз натуральным образом.
Полина Аравина: Ты ненормальная! Серьезно, мне пора.
Мирослава Тихомирова: Ладно. Завтра поговорим нормально. Сладких, принцесса!
Полина Аравина: Сладких!
Как только я откладываю телефон на тумбочку, напряжение усиливается. Возможно, потому что теперь мне не на что отвлекаться. Фокусируюсь и вязну в густом вареве своих и Мишиных эмоций. Вместе мы составляем взрывоопасную формулу. В какой-то момент даже дышать тяжело становится. И это я еще не смотрю на Тихомирова. Только боковым зрением держу подобие контроля. Хоть умом и понимаю, что Миша не собирается ко мне прикасаться.
Замечаю, что Егорчик выдыхается и притихает. Но когда я говорю:
— Сынок, пойдем спать?
Малыш, естественно, отказывается.
— Нет! Еще чуть-чуть!
Последнее у него всегда так забавно получается — цуть-цуть. Не могу не улыбнуться. Не настаиваю, потому что время отбоя вроде как еще не подошло.
— Пятнадцать минут, малыш, — предупреждаю по привычке.
Люблю точность. Даже если сын еще не понимает, сколько это, он получает представление, что есть какой-то рубеж, который я контролирую. И по истечении этого времени, как правило, не капризничает.
Но сегодня все же вырубается быстрее. Уже через восемь минут слышу его сопение. Поворачиваясь, вижу, как Миша прижимает его к груди и поднимается, чтобы отнести в детскую. Выключаю телевизор и иду следом. Игнорируя присутствие Тихомирова, наклоняюсь, подтыкаю одеяло повыше и целую в лобик. Выпрямляясь, сразу же иду в свою спальню.
Внутри, конечно же, потряхивает. Да и снаружи — заметно.
Прикрывая дверь, разбираю постель. Выпрямляюсь и напряженно замираю, когда входит Миша. Не удивляюсь, нет. Просто не знаю, чего именно от него ожидать. Пытаюсь по взгляду понять. И… Скажем так, если бы мы являлись настоящими соперниками и стояли
Я успеваю пылкие речовки манифеста своей независимости приготовить. Но упрямо жду, чтобы Тихомиров начал этот сложный разговор.
— Не надо мне назло делать глупости, — высекает серьезно и без лишних эмоций.
Это совсем не то, на что я рассчитывала.
А что ты ждала, Полина? Чтобы Непобедимый ворвался в спальню с криком «Моя!» и начал, грозно порыкивая, срывать с себя и с тебя одежду?
Нет, конечно… Но не так ведь холодно!
— Что ты имеешь в виду, Миша? — стараюсь звучать так же спокойно, как и он.
Руки на груди скрещиваю. Пытаюсь защититься. Но по правде, Тихомиров не предпринимает никаких усилий, чтобы приблизиться. Сохраняет адекватную дистанцию, как и положено в мире взрослых и сильных людей.
— Только то, что сказал, Полина, — отвечает тем же выверенно ровным тоном. — Если ты нашла этого пацана, добиваясь от меня какой-либо реакции, остановись.
Иными словами: ему плевать?
— А ты не допускаешь мысли, что этот пацан мне просто нравится? — мой голос срывается. Выдает больше эмоций, чем я планировала. Но… В целом мне терять нечего. — Ты думаешь, я такая идиотка, чтобы спать с ним, лишь бы сделать тебе больно?
Да, осмеливаюсь перефразировать его слова. Выставить на кон свои собственные домыслы. Именно то, что чувствую.
— А ты с ним спала?
Хоть вопрос и неприемлемо наглый, интонации не меняются. Однако меня в определенном смысле радует то, что слово «боль» Тихомиров не отрицает. В то, что неосознанно пропустил, не верю.
В груди вспыхивает какая-то надежда. Вместе с ней появляется жгучее и ноющее тепло.
— Нет, Миша, — говорю твердо. Давлю на каждый звук. И с неоправданной мстительностью добавляю: — Пока еще нет.
Зачем? Жду какой-то реакции?
Взрыва, не меньше.
— Не води его к сыну, — вот, что Тихомиров выдает вместо того вала, что я ожидаю.
— Я не водила… Не собиралась, — оправдываюсь, как та самая идиотка. Ненавижу себя, но заткнуться не могу. — Алик просто подвез меня, а вы с Егором были на улице и… В общем, так совпало. Непреднамеренно.
— Постарайся, чтобы больше не совпадало.
— А ты? — выпаливаю резковато. — Ты не будешь знакомить сына со своей любовницей?
Господи, зачем я это спрашиваю?
Тихомиров мрачно сводит брови и пронизывает меня очередным убийственным взглядом.
— В данный момент у меня никого постоянного нет, — заверяет так же холодно. — Если я правильно понял, и тебя волнует именно это…
Договорить ему не даю.
— Конечно же, меня не это волнует! — отрицаю слишком горячо. — Я лишь беспокоюсь о сыне.
Миша в ответ сдержанно кивает. Сжимая челюсти, жестко вдыхает и, наконец, говорит:
— Я тебя услышал. Надеюсь, и ты меня тоже.
— Конечно!