Непобедимый. Право на семью
Шрифт:
— Блин… — выдыхает Алик сипловато. — Ну кто-то из вас ведь может влюбиться и начать строить какие-то серьезные отношения с другим человеком, — смотрит прямо мне в глаза. Догадываюсь, что это не просто обобщенные разговоры. Он имеет в виду конкретно нас. Понимаю это и… Ничего по этому поводу не испытываю. — Как тогда, Полин? Не думаю, что этому человеку понравится такой расклад.
— Не думаешь? Или уже не нравится?
Продолжая улыбаться, можно сказать, впервые в жизни чувствую себя стервой.
Щеки Алика густо краснеют. Но взгляд мой он выдерживает.
—
— Извини, — пожимаю плечами. Хотя даже не пытаюсь сделать вид, что мне на самом деле жаль. — В ближайшее время точно ничего не изменится.
— Ясно, — выдыхает Алик разочаровано.
Отводит взгляд в сторону. Атмосфера между нами окончательно меняется. Я физически ощущаю холод с его стороны. И сама… Сдуваюсь, как шарик. Больше не могу улыбаться.
Ничего не говоря, беру телефон. Открываю приложение и вызываю такси.
— Спасибо за вечер, Алик, — благодарю уже стоя. — Я должна идти.
— Посиди еще, — выдает он откровенно сердито. Взглядом враждебным окатывает. — Отвезу сейчас.
— Я уже заказала такси, — спокойно отзываю я. — И знаешь, давай сразу, поставим точку. Больше никуда меня не приглашай. И не пиши. Мне это неинтересно. Прости, что морочила голову.
Реакции не дожидаюсь. Хватает того, что вижу в глазах. Разворачиваюсь и иду к выходу. По спине озноб скатывается, и ноги подкашиваются. Но я не сгибаюсь и не торможу. С некоторым облегчением вдыхаю прохладный ночной воздух. Заметно расслабляюсь, когда подъезжает машина. И… Прихожу в безумное и захватывающее волнение, когда представляю, что скоро увижу Мишу.
Поел ли он? Нашел мою записку? Злой?
Хоть бы разозлился.
38
Полина
Открываю дверь своим ключом. Скидывая туфли, с облегчением выдыхаю. Растираю ступни пальцами. Когда в прихожей появляется Миша, вздрагиваю от неожиданности. Встречаемся взглядами, и тотчас ощущаю, как в груди разливается разочарование. Потому как он не выглядит злым. Такой же закрытый и холодный, как и три часа назад.
— Привет, — шепчу первое, что приходит в голову.
И все. Ступор.
Он смотрит. Я смотрю. Кто-то откачивает из помещения кислород.
Дрожь. Жаркая, колючая, сильная. Выразительная — передергиваю плечами, по груди ползет. Взгляд Миши прослеживает, бесцеремонно скользя по глубокому декольте моего платья.
Мне надо идти. Спрятаться.
— Егор в комнате? — спрашиваю, как только миную и оказываюсь за спиной Тихомирова.
— Спит. В твоей спальне.
— Спит? — резко оборачиваюсь. Миша в это же мгновение тоже самое делает. Снова сталкиваемся. Еще ближе. Черт… — Так рано?
— Он какой-то вялый сегодня был, не заметила?
— Ну да… Заметила, что под вечер будто приуныл… — заканчивая говорить, притискиваю ладонь к груди. Там до боли сжимается сердце. — Плакал? Ждал меня? Почему ты не позвонил? — на эмоциях срываюсь и для самой себя неожиданно нападаю.
— Он не плакал, —
— Может… — выдыхаю и будто все силы теряю. Растеряно растираю пальцами переносицу. — Ладно… Выпью чаю и тоже спать пойду, — просто озвучиваю, без какого-либо плана, и направляюсь в сторону кухни.
Мне нужно согреться. Трясет уже серьезно.
Первое, что бросается в глаза — нетронутая паэлья. Значит и записку он не видел. Ну и… хорошо. Если бы сейчас вдруг грянул гром, я бы скорее всего не выдержала.
Приподнимаю тарелку, чтобы вытянуть чертов кусок бумажки и… ничего там не обнаруживаю. Сердце резко срывается, набирая безумную скорость. Слышу шаги за спиной. Резко оборачиваюсь.
Сталкиваемся взглядами. Я перепуганная. Тихомиров невозмутимый.
— Что-то потеряла?
А вот в голосе знакомый металл звенит.
— Нет… Ничего… — шепчу, едва справляясь с самой естественной функцией — дыханием. — Ты не поел, — шумно выдаю. И сразу спрашиваю: — Почему?
— Аппетит пропал.
— Когда?
— Когда.
Очень странный ответ. Ничего не понимаю. В голове все смешивается. В груди и вовсе полнейший хаос разворачивается.
— Ладно…
Ставя тарелку на место, еще раз ладонью по столешнице прочесываю. Ничего.
Ловлю взгляд Миши. В нем вдруг возникает какая-то издевка. Бровь будто вопросительно приподнимается. На этом все. И я решаю игнорировать. Включаю чайник и, пока он греется, достаю из шкафчика чай. Не хватит сейчас терпения ждать, пока заварится листовой. Поэтому бросаю в чашку один из пакетиков. Сразу ложку сахара к нему добавляю. Но сахарницу не прячу. По привычке отодвигаю в сторону. Миша, конечно, сразу же находит, за что прицепиться.
— Сахар, — в одном чертовом слове максимум давления с его стороны.
Не рявкает. Вроде как негромко звучит. Однако я вздрагиваю. И… игнорирую.
Сама не знаю, чего добиваюсь. Смотрю на него и не двигаюсь.
— Сахар, Полина, — повторяет жестче.
Я сцепляю зубы — и вся реакция.
Тогда Миша подходит и с убийственным видом сам убирает ни в чем неповинную сахарницу в шкафчик.
Я… Я тянусь и достаю ее обратно. С грохотом опускаю на столешницу.
Сглатываю так громко, что у пролива Ла-Манш слышно. И решительно смотрю Непобедимому в глаза.
— Что ты делаешь? Что это за ребячество?
Звучит очень низко. Хрипло. Совсем рядом.
— При чем здесь ребячество? — мой голос волнами льется. И ломается. Но мне плевать. Не разрывая зрительного контакта, обманываю: — Мне он еще нужен. Возможно.
— Возможно?
Сейчас он выглядит злым. Выходят эти эмоции, словно темная грозовая хмара. Нависает надо мной. Потрескивает, предупреждает первыми ударами грома. Я судорожно тяну воздух и… не сдаюсь.
— Да. Возможно. Если чай покажется мне не сладким или… — очень громко дышу, без конца срываюсь, словно неопытный бегун на дальнем марафоне. Плевать. — Я могу захотеть вторую чашку чая.