Непобежденные
Шрифт:
– Хромых нет.
– Пойду к Бенкендорфу за разрешением крестного хода. У больницы отслужу молебен. С крестным ходом уйдут. Надежные люди разберут их по домам. Ночью покажут дорогу.
Отец Викторин не мешкая оделся.
Бенкендорф принял священника, отложив текущие дела.
– Думал о вас, и вы пришли! – У коменданта Людинова настроение было хорошее. – Отец Викторин! Я плохо знаю о первых шагах восхождения по служебной лестнице моего великого предка.
Батюшка обрадовался. После бесед о шефе жандармов комендант бывает сговорчивым.
– Граф
Комендант Людинова просиял:
– Выходит, юный Бенкендорф привлек внимание такого строгого и такого справедливого государя, каким был Павел Первый. – Александр Александрович поднялся, вышел из-за стола, глядел на портрет предка. Спросил: – Скорее всего, перевод на Кавказ не был случайностью?
Отец Викторин чуть приподнял плечи:
– Я знаю, что ваш пращур стремился принять участие в военных действиях. Он сражался под командованием князя Цицианова. Участвовал в штурме форштадта крепости Ганджи, выказал беспримерную храбрость в сражении с лезгинами и за эти подвиги был награжден орденами Святой Анны и Святого Владимира четвертой степени. Позже граф был направлен на остров Корфу, где формировал легион в тысячу бойцов из албанцев и сулиотов. Сулиоты – греко-албанцы, католики. Это было в 1804 году.
– В двадцать один год – опытный офицер! Замечательно! – Александр Александрович усадил отца Викторина на диван под портретом графа Бенкендорфа, сел рядом:
– Что вас привело к нам, замученным текущими делами?
– Прошу разрешить проведение крестного хода. Отслужу молебен перед больницей, где много страдающих, и панихиду на могилах. Возле больницы есть захоронения…
– Дело богоугодное. Я рад, что вы участвуете в жизни города! – Посмотрел долгим, вопросительным взглядом: – Знаете, вы мне понадобитесь для очень важного и очень непростого дела. Но это потом…
С крестом по Людинову
Крестный ход для города – событие. Невиданное в последние лет двадцать. Шли все, кто был на службе. В храме три десятка человек, почти что многолюдье, а на площади зрелище сиротское. Десять человек с хоругвью, с иконами. В облачении отец Викторин, за ним семь человек хора, далее народ – большая капля.
Священнику всегда хорошо, всегда на службе, ему даже одному не страшно – он с Богом. А за Людиново за столь жидкое шествие неудобно…
И вдруг толпа мужчин, густая, организованная. Встали за женщинами-прихожанками. И – робкое движение бабушек обрело уверенность. Хор запел радостно, стройно.
Отец Викторин понял, откуда такая помощь. Майор Бенкендорф прислал рабочих завода. Крестный ход помолодел, превратился в народный. Народ, глазеющий на обочинах дороги, поспешил под кресты, под иконы. Отец Викторин приметил: в проулке – танк, в другом – грузовик, в грузовике – солдаты. Сказал себе: «Это называется – на всякий случай». Понимал: немцы, соизволяя церковное шествие, приманивают народ. Большевистская власть крестные ходы из пулеметов выкашивала, а тут – свобода. Молитесь. Пусть ваш Бог будет с вами, мы, немцы, быть Ему дозволяем.
Крестный ход поравнялся со зданием полиции. Инспектор Ступин присоединился к шествию со взводом полицаев.
Полицаи пели:
Боже, Царя храни! Славному долги дни Дай на земли! Дай на земли! Гордых смирителю, Слабых хранителю, Всех утешителю – всё ниспошли!На том песня и кончилась. Дальше гимн просил Бога хранить «Перводержавную, Русь православную».
Веселый ужас теснил грудь отцу Викторину: крестный ход вобрал в себя тех, кто служит немцам, поработителям, и тех, кто не покорился, кто сражается здесь, в логове оккупантов.
На могилах возле больницы батюшка совершил литию и молебен о здравии болящих. Больные, ходячие, вышли из больницы вместе с врачами, с медицинскими сестрами.
Сладко пахло ладаном, людей посетило умиротворение. Подлечившиеся партизаны влились в ряды крестного хода, и все двинулись к собору.
Алеша Шумавцов шел с Толей Апатьевым и Сашей Лясоцким. К ним в ряд стал Иванов. На голове пилотка, мундирчик облегающий и словно бы на размер меньше.
Митька взял под руку и Шумавцова и Апатьева, лицо веселое – свой парень.
– А не сыграть ли нам, ребятки, в футбол? Полицаи на заводских?
– Под ноль разделаем! – сказал Апатьев, пытаясь высвободить руку.
– С чего бы-то?
Лясоцкий засмеялся:
– Все очень просто. Твои каждый день самогон хлещут, а то и шнапс. Форма у вас не та.
– Форма – лучше не надо! – Митька улыбался, а глаза стали волчьи. – Мы перед игрой побеседуем накоротке. Если выиграете с разницей в мяч, выпорем. Ну, а разгромите – это тянет на расстрел.
– Не получится, – сказал Алеша. – Вы плохо шутите, господин Иванов!
– Почему же плохо? Говорю, что есть: мы – власть.
– А мы люди коменданта Бенкендорфа.
Тут уж Митька засмеялся:
– Ребята! Мы же, оказывается, свои. Игра будет честной. А если кого и хлопнем, так из-за угла.
– Из-за угла партизаны стреляют, – сказал Лясоцкий.
– Мы тоже умеем! – Митька стиснул локти Толе и Алеше. – Шучу, ребята. Всего вам! Мне на работу, партизан лупить резиновым шлангом. Хотите поглядеть? – Снова засмеялся. – Вы еще петушки. Вот выпейте.
Достал из кармана бутылку, сунул в руки Лясоцкому.