Непобежденные
Шрифт:
Иван все ждал, когда колонна свернет вправо, на Севастополь, но в следующем селении со звучным названием Коккозы повозки остановились вовсе. Здесь началась какая-то, не понятная Ивану перетасовка людей. Бегали командиры, кого-то направляли вперед, кого-то уводили назад. На Ивана с Григорием, стоявших со своей кухней у стены дома, сначала никто не обращал внимания. Потом их нашел лейтенант Смирнов. Рука у него была на перевязи, а на зеленой фуражке темнела рваная дыра, как раз над звездочкой.
— Вот вы где! — громко, словно перед ним были глухие, закричал он. — А я уж думал — куда делись? Ждите тут, пойдете с общей колонной на Ялту.
— Куда?! — изумился Иван. — Мне на Севастополь надо…
— Делайте, что приказывают! — еще громче
— Что за шум?
— Мне на Севастополь надо, — упрямо повторил Иван.
— Всем надо в Севастополь, — сказал комиссар и потрогал на Иване бинт, выбившийся из разворота шинели. — Раненый?
— Зацепило малость…
— Не малость, товарищ комиссар, — подал голос лейтенант. — Он весь израненный, с головы до ног. Храбрится только, флотскую марку держит.
— Моряк? — заинтересованно спросил комиссар. — Откуда?
— С «Красного Кавказа».
— Это хорошо, что флотскую марку держите. Только ведь флотская марка она и в дисциплине тоже.
— Да я что, я ничего. Отсюда до Севастополя рукой подать, а он говорит: надо в Ялту возвращаться.
— Правильно говорит. На войне кружной путь порой бывает короче прямого. Дорогу на Ялту противнику не перекрыть, и потому многие части пойдут по ней. И, конечно, все раненые и вся тяжелая техника.
— Так мы, товарищ комиссар, вовсе не тяжелая техника, — сказал Григорий, хлопнув ладонью по гулкой трубе.
— Как есть артиллерия! — хохотнул кто-то из бойцов. — Два колеса и ствол, только что в небо смотрит…
— Прошу не дискутировать, — строго сказал комиссар. — Вы не на кухне.
— Вот те на! А где же мы?
— Вы на камбузе. Извольте подчиняться.
Он повернулся и пошел с таким видом, словно был совершенно уверен, что все будет именно так, как он сказал.
— Кто это? — спросил Иван у лейтенанта.
— Комиссар Ехлаков. Не слыхал?
— Нет, кажись.
— Услышишь…
Еще и не рассвело как следует, а они, два друга, обрученные войной, отбившиеся от своих частей бойцы Иван Зародов и Григорий Вовкодав, уже тряслись на своем «кухонном облучке», ехали в Ялту в общем потоке машин, повозок, артиллерийских упряжек, шагавших пешком подразделений. Обоим было грустно оттого, что снова возвращаются к тому же порогу, и в то же время покойно, как всегда бывает покойно солдату, когда он чувствует уверенную руку командира и локоть товарища в общем строю.
XIV
В подземелье штаба было глухо и неуютно, как в погребе. В небольшой каморке командарма ярко горела над столом лампочка. Он не стал ее выключать: не хватало еще темнота, тогда будет совсем как в могиле. Ослабил ремни, вытянулся на жестком топчане с намерением тотчас же заснуть. Несколько часов сна — это Петров позволил себе сегодня, поскольку завтра снова предстояла поездка по оборонительным рубежам, и ему надлежало быть свежим.
Обычно он заставлял себя засыпать сразу, но сегодня у него ничего не получалось. Что-то все беспокоило. Перед глазами вновь и вновь возникали лесистые склоны высот над долиной реки Бельбек. Почему именно они? Командарм привстал, глянул на карту и увидел, что пенсне лежит как раз на этих высотах в районе Дуванкоя. Значит, все время думал об этом опасном направлении и машинально положил пенсне именно на это место. Он сдвинул пенсне южнее, к Черкез-Кермену, снова лег, но беспокойные мысли не исчезли. Думалось, что под Черкез-Керменом простирается долина Кара-Коба, от которой до оконечности Северной бухты — рукой подать.
Петров снова встал, принялся разглядывать карту. Вот он, треугольник древнего Гераклейского полуострова, весь перед ним. Подумалось, что Манштейн, может быть, в эту минуту тоже смотрит на карту и радуется: немного осталось до Севастопольских бухт, совсем немного. От мысли этой вовсе расхотелось спать. Он положил голову на руки и уставился на паутину линий, на пестроту пятен и надписей. На севере почти параллельно тянутся две синие жилки — речки Бельбек и Кача. Южные берега этих рек господствуют над северными, а в долинах — сплошные аккуратно расчерченные сады и виноградники с частыми селениями. Долину реки Бельбек обступают высоты. Пожалуй, важнейшие из них — Мекензиевы горы, ограниченные с севера долиной реки, а с юга обширным Мартыновским оврагом. Вся эта волнистая возвышенность с высотами от 150 до 300 метров окаймлена крутыми обрывами и на всем протяжении от Графской балки до Черкез-Кермена покрыта низкорослым дубовым лесом и густым кустарником.
За Мартыновским оврагом простираются Инкерманские высоты, тоже покрытые лесом и кустарником. Широкая, до полутора-двух километров долина речки Черной на юго-западе отсекает их от другой группы возвышенностей с неожиданным названием — Федюхины высоты. Пологие, изрезанные лощинами, скаты их могут быть использованы противником для сосредоточения перед атакой. Стало быть, там необходима хорошо продуманная система флангового обстрела. Федюхины высоты — это ключ к Ялтинскому шоссе, за ними только один естественный рубеж — Сапун-гора. Но до нее противник не может быть допущен никоим образом, потому что дальше — открытая местность до самого Севастополя. А потому сюда и смотреть не надо, не тут должна стоять оборона, — много восточнее, по заросшим все тем же дубняком высотам, господствующим над местностью за Балаклавой.
Ничего нового не придумывал Петров, рассматривая карту, просто вспоминал, что видел сам, что говорил ему о подготовленных рубежах обороны генерал Моргунов.
— Подготовленные рубежи! — повторил он вслух. — Ах, если бы они были подготовлены!…
Впрочем, можно ли упрекнуть севастопольцев? За последние месяцы они основательно перекопали местный неподатливый каменистый грунт. Весь город работал, тысячи моряков и местных жителей дни и ночи махали лопатами да кирками. Их ли вина, что оборонительные рубежи оказались не готовыми и такими, что Петрову, слушавшему доклады об этих оборонительных рубежах, хотелось ругаться! Почему господствующие высоты в иных местах оказались впереди рубежей? Их же займет противник и будет в более выгодном положении. Почему главный рубеж обороны проходит так близко от города — на расстоянии досягаемости полевой артиллерии? Ведь если бухты окажутся под огнем, как разгружаться кораблям? А без надежной связи с Большой землей длительной обороне не бывать. Правда, есть еще передовой рубеж, но, похоже, что он только обозначен. Не успели? Но почему успели построить тыловой рубеж? На 19-километровом фронте — 40 километров проволочных заграждений и больше 30 километров противотанковых рвов. Дотов и дзотов на километр фронта на тыловом рубеже в два раза больше, чем на главном. Зачем этот тыловой рубеж, проходящий всего в 3-6 километрах от города? Разве в условиях Севастополя устоит на нем оборона? Нет, не о длительной обороне были думы тех, кто намечал этот рубеж и руководил его строительством. Да флотские товарищи и не скрывали: не для обороны он строился, а для отражения десанта, для прикрытия эвакуации. Опять эта десантобоязнь! Как у командующего 51-й армией Кузнецова…
Впрочем, сравнивать флотских товарищей с Кузнецовым командарму не хотелось. Эти не имели опыта организации сухопутной обороны, а сделали под Севастополем не меньше, чем было сделано на Перекопе. И они не знали, на какие силы надо рассчитывать. Кузнецов знал, у него была армия. Знал и не создал надлежащей, глубоко эшелонированной обороны. Так можно ли от флотских требовать, чтобы они все предусмотрели?…
Вот если бы тогда, две недели назад, когда Приморская армия только прибыла из Одессы, ее оставили бы в Севастополе, сколько можно было бы сделать за две недели! И ведь было такое мнение. Военный совет флота докладывал Ставке о целесообразности сохранить Приморскую армию, доукомплектовать и поставить на оборону предгорий.