Неподчинение
Шрифт:
— Прости, — сразу принялась оправдываться она. — Я не ждала гостей, Динар ко мне по ночам не приходит, а я… Господи, это же ты!
И бросилась, обняла, прижавшись жарким тонким телом, ломая к чертям все мои барьеры. Я руки в стороны развёл — трогать точно нельзя, башню снесёт. И думаю только об одном — не приходит Динар по ночам, не приходит!
— Я, — согласился, вдыхая её запах.
— Камеры! — тут же всполошилась Зай.
Успокоил — не пишут, ещё сорок пять минут по меньшей мере. Зай огорчилась, что мало. Подвинулась в постели, похлопала по ней, предлагая сесть. Прижалась, блядь! А через минуту
Она обнимает меня, порезы и царапины от шипов жгутся, но похер. Шепчет. Рассказывает то, что никому не могла рассказать. Что за границей было ужасно. Там, куда так здорово было мотаться отдохнуть, все чужое. Что домой хотелось невыносимо. Служанка вьетнамка на своём щебечет, Динар сорвался без отцовского догляда, Ясмин такая маленькая. Депрессия накрыла неожиданно. И Зай, возможно бы справилась с ней сама, но Динар вывернул все в свою пользу, максимально воспользовавшись ситуацией.
— Меня признали нестабильной, я в больнице лежала, — сказала Зай шёпотом. — А потом Динар сказала, что я опасна для Ясмин. Меня выписали, а у неё няня… Меня все подозревают в том, что я вот-вот на себя руки наложу, Динар хорошо все обставил… Все родные меня жалеют. Для них я больна, а мой муж заботится обо мне, защищает…
Она не плакала. Просто рассказывала. Я смотрю на электронные часы — минуты текут слишком быстро. Скоро уходить, а меня корежит просто, как не хочется Зай оставлять тут.
— Всё будет хорошо, — успокаивать я никогда не умел. — Потерпи немного, Динар должен потерять бдительность.
Зай кивает, смотрит в глаза. Придвигается слишком близко, ещё немного и бедром почувствует мою эрекцию. Обвивает руками плечи. Я думаю о том, что под сорочкой только трусики, что никто не осудит, что Зай сама этого хочет…
— Руслан…
Я сдаюсь, отступаю, но лишь на шаг. Дёргаю Зай под себя, наваливаюсь, контролируя вес и целую в мягкие, податливые губы. Зай выдыхает прямо в мой рот, руки тянутся, задирают сорочку, там, под ней она почти нагая, тёплая, гладкая… А потом Зай скользит пальцами по царапине на моей шее, охает, выбирается из моих объятий, я неохотно выпускаю — так нужно.
— Ты ранен! — и смеётся тихо, услышав про куст с розами. — Я все равно их терпеть не могла.
И оставшиеся минуты, которые я мог бы потратить на изучение её тела она обрабатывает мои раны. Не скажешь же, что заживает, как на собаке, и вообще у меня в анамнезе и огнестрел, и поножовщина. Принцессам и царапины важны. Снимаю футболку, Зай красит меня зелёнкой, что нашлась в аптечке у тумбы. Жжется, да и вид я буду иметь препотешный. Терплю смиренно — настольная лампа освещает Зай сзади, сорочка просвечивает на свету, я любуюсь женственными изгибами её тела.
— Пять минут осталось, — отстраняю я её. — Пойду. Остальное мне Сашка замажет, честное слово. Не провожай, один я свалю по-тихому.
Она все же смотрит в окно, я вижу её тёмный силуэт, когда обхожу дом в поисках наиболее доступного места у забора. Правда, пришлось преодолеть ещё одно препятствие.
Собака совсем маленькая — наступишь, одно лишь мокрое место останется. Она поднимается со ступенек веранды, на которой спала, наклоняет голову, меня рассматривая, блестят в темноте глаза бусинки.
— Я хороший, — шёпотом объясняю я, — страшный, но очень хороший.
Собака тихо рычит, показывая едва различимую в темноте белую полоску крошечных зубов.
— Ок, — соглашаюсь я. — Ты отличный сторож, я это вижу. Только не гавкай, пожалуйста, я тебе в следующий раз сосиску принесу.
Пёсик кивнул. А потом без предупреждения кинулся вперёд и впился зубами в мою щиколотку. Честно — соблазн прибить её был, но такой же маленький, как сама собака.
— Самоутвердилась? — спросил я. — Теперь можно идти?
Выполнив свой долг, то есть покусав чужака, собака вернулась на ступеньку, так и не залаяв. Я перелез через забор — успел в последние минуты до трех часов. Иду по улице, к брошенной вдалеке тачке, царапины жгутся, щиколотка прокушена пародией на собаку, а я пахну Зай, и улыбаюсь, как дурак.
Глава 9. Зай
Присутствие в моей жизни Руслана стало спасательным кругом.
Я чувствовала его незримо даже когда оставалась наедине с Динаром. И муж — он видел перемены во мне, я понимала это по его злым взглядам, по усилению контроля за мной и Ясмин.
Последнее далось тяжелее всего: теперь я почти не виделась с дочкой. Дом, такой огромный и чужой, поделился на две половины, в одну из которых ходу мне не было. Там и проводила все свое время моя маленькая девочка, моя Ясмин. Я скучала по нашим совместным завтракам, по гладкости ее волос под ладонью и такому редкому смеху. И только слова Руслана о том, что все будет хорошо, придавали уверенности и сил.
Динар в последнее время часто бывал дома, лично контролируя меня. Та футболка… кажется, он испугался. Испугался того, что я смогу дать ему отпор, что у меня найдется защитник. И мое молчание в ответ на вопросы мужа, несомненно, бесили его ещё сильнее.
Таблетки я пила под его присмотром, чтобы не пропустить ни одной, но спасибо Руслану — его подмена давала мне возможность оставаться в сознании. Я притворялась, Динар сомневался, но верил — куда ему деваться?
В один из дней он разрешил мне ответить на звонок по Скайпу. Со своими близкими чаще всего я общалась так, ещё со времён переезда заграницу. Мы встречались, но это было редко и не так долго, как мне бы того хотелось. Моя эби, всегда называвшая ноутбук шайтан-машиной, сейчас щурилась, вглядываясь в мое изображение на экране.
— Сэлэм, эби (привет, бабушка), — поприветствовала я ее, — ничек хэллэр? (Как дела?)
Татарский язык звучал странно и непривычно, я давно отвыкла от родной речи, практиковалась только во время редких звонков эби.
За последние годы она намного сдала: все ещё ощущался внутренний стержень, но я видела, что морщины стали резче и глубже. Сейчас, когда она отвечала мне, на душе было тепло и уютно.
Эби аккуратно обходила тему моего самочувствия: подобные вопросы уже несколько были табу в нашей семье. Все Динар, настолько позаботившийся обо мне, что даже мама боялась звонить лишний раз и все наши разговоры с семьёй происходили редко и по специальной договоренности.