Непорядок вещей
Шрифт:
Тэсним зашла в кабинет в тот момент, когда Сильвия положила трубку, закончив пятый за сегодняшний вечер разговор. Была уже половина девятого, стемнело, лил сильный дождь. Сильвия не опускала жалюзи, и от дождя на стекле словно переливалась серебристая вуаль. После этих тревожных и удручающих звонков (один раз звонил мужчина с ирландским акцентом и замашками фанатика, он грозил добраться до нее и сделать ей то же, что сделали Святой Агате) она всегда радовалась приходу Тесним, Трейси или той негритянки, чье имя так и не научилась выговаривать, или новенькой,
Тэсним подошла к окну и вгляделась в темную дождливую ночь. Вряд ли что-то видно, особенно сейчас, но Тесним часто смотрела из этого окна в сторону, как знала Сильвия, Йорк-стрит и квартала Мюриэль Кэмпден, где остались ее Ким и Ли.
— Вы, наверное, не знаете, кто такая Святая Агата? — обратилась к ней Сильвия.
— Сильвия, у мусульман нет святых.
— Да, верно. У вас пророки.
Зазвонил телефон.
— Кризисный центр «Убежище». Чем могу помочь?
— Мой парень… — произнесли в трубке, запинаясь, — с которым мы недавно стали жить вместе… в общем, на прошлой неделе я въехала к нему. Был всегда таким хорошим, таким славным, все так говорили. А вчера вечером, когда я пришла с работы на полчаса позже, потому что автобус задержался, и не позвонила ему. Вы там? Вы меня слышите?
— Да, я тут, — ответила Сильвия. — Я вас слушаю. Продолжайте.
— В общем, я опоздала вчера на полчаса. Когда же пришла домой, он повел себя так, словно я совершила ужасное преступление, схватил меня, начал трясти и спрашивать, где я шлялась и с кем, — а всего-то была половина седьмого, — а затем хрясь по одной щеке, хрясь по второй. Я так поразилась, что просто не верила, если бы не громадный синяк на левой щеке. Он, конечно, извинялся, но потом сказал, что я ведь должна понимать, почему он так себя повел, он же так сильно переживал за меня.
— Где вы сейчас?
— У себя дома. Слава богу, я еще не выехала из своей квартиры окончательно. Вечером он куда-то вышел, а я увидела ваш номер на листовке в телефонной будке, прибежала к себе домой и вот, звоню вам. Нет, я, конечно, могу понять, что он за меня волновался — ну отчасти, конечно, могу — но ведь не бить же человека потому, что ты беспокоишься за него, правда?
— Некоторые бьют, — ответила Сильвия, — и, боюсь, теперь это знаете и вы. Слава богу, что у вас есть, где жить.
— Мне что, остаться дома и не возвращаться к нему?
— По-моему, вы знаете это и без моих подсказок.
— Если такое случилось в первую же неделю, что будет через полгода? Это вы имеете в виду?
Сильвия ответила, что девушка сама уже все решила, но вполне естественно хочет, чтобы кто-то ее убедил и поддержал. Положив трубку, она в общих чертах пересказала Тесним этот разговор.
— Терри тоже был таким — славным, хорошим, — с грустью сказала Тесним. — Когда мы еще только встречались. Все начинается, когда живешь под одной крышей, когда замыкаешься в семье. Я бы хотела работать на вашем месте, Сильвия. Я ведь многое знаю на собственном опыте. Терри часто называл меня дурой, говорил, что я не смыслю ни в чем, кроме плиты и веника. Но в чем я разбираюсь, так это в домашнем насилии.
Сильвия сжала ее ладонь.
— Если вы захотите, Тесним, то можете пройти подготовку
— И тогда я смогу забрать своих детей, да?
— Я в этом уверена, — ответила Сильвия, хотя уверена не была, но тут зазвонил телефон, и разговор прервался.
Снова ирландец с угрозами. Она бросила трубку на его третьем слове, но три слова, которые он успел произнести, были очень обидными, и ее рука дрожала.
— Вот глупая, должна ведь уже к этому привыкнуть.
— К некоторым вещам никогда не привыкнуть, — с чувством сказала Тесним.
— Пожалуй. Надо сказать отцу об этом типе, вдруг удастся проследить, откуда он звонит.
В комнату заглянула Гризельда Купер и сказала, что в северо-западном крыле здания протекает крыша. Поэтому Вивьен придется на время переселить в комнату Тесним, если та не возражает. Тесним ответила, что будет рада компании, и Сильвия спросила Гризельду, что сделали Святой Агате.
— Ой, лучше не спрашивай. Ее не то к раскаленной решетке приковали, не то колесовали, в общем, что-то жуткое. А что? Кто-то из наших чудесных абонентов обещал сделать такое с тобой?
Видимо, из-за того, что она договорилась со своей похитительницей, думала Линн, ее не напоили рофинолом, как Лиззи Кромвель и Рэчел Холмс. Линн не сопротивлялась, даже не слишком возмущалась. Конечно, родители будут волноваться и сама она готова заплакать, но если Вики обещает отпустить ее утром, она согласна остаться на одну ночь в их доме. Можно ей позвонить родителям?
Вики такая просьба рассмешила. Она не стала утруждать себя ответом, оглядела Линн с ног до головы и заметила:
— Эти брюки не годятся. Завтра подыщем тебе другую одежду.
Вики даже не обыскала ее сумку, где лежал мобильный телефон. А покорность Линн она, похоже, сочла естественным поведением самостоятельной девятнадцатилетней барышни. Как Линн убедилась позже, Вики оказалась эгоисткой невиданного масштаба. Она не задавала вопросов, не обыскивала и даже ничего не заподозрила по той причине, что думала только о себе — о себе как о сильной, властной, правильной особе. Разумеется, кроме себя, она думала о Джерри.
Когда Линн села напротив него — точнее, когда Вики вдавила ее в кресло — она поздравила себя с тем, что не боится этого парня, что преодолела страх, который уже начал пробираться по спине. Главным образом, пугали глаза, казалось, что их белки шире, чем у большинства людей. Пугало также молчание, и Линн усомнилась, а умеет ли он вообще разговаривать. Какие, интересно, звуки он издает?
С первых минут пребывания в этом доме она не забывала о пропавшей девочке. Прислушивалась, не доносятся ли звуки, нет ли признаков ее нахождения в комнате. Но ничего не обнаружила. Люди, которые обустраивали дом, думали прежде всего об удобстве и уединении. Все выдержано в бежевых тонах, игрушек, интересных детям или взрослым, не наблюдается. Санчии здесь нет, если, конечно, Вики не оказалась умнее, чем Линн о ней думала.