Неповторимое. Книга 2
Шрифт:
На следующее утро задолго до назначенного срока я уже маячил у главного входа в штаб. Один за другими подходили заместители командира полка. Еще до прихода полковника Кобеца мы перезнакомились, так что, когда он появился, ему оставалось только подтвердить, что я — это я. Затем все, кроме командира полка и меня, отправились в строй. Кобец заметил:
— Сейчас мы вместе пойдем к строю полка. Начальник штаба полка доложит мне, что полк для развода на занятия построен. Я скомандую: «Вольно!» После чего представлю вас полку. Потом я сделаю небольшую «накачку» по вопросам тыла и в завершение отдам распоряжение, чтобы командиры подразделений доложили о готовности к занятиям. Они должны были заранее проверить и утвердить конспекты занятий. Все это время вы должны быть рядом и наблюдать, что и как проводится. В заключение полк пройдет торжественным маршем
Зимой в Заполярье солнышко не появляется. Поэтому утром такая же темень, что и ночью. Но военный городок, особенно строевой плац для построения полка и дороги, по которым двигаются строи (в столовую, классы, тир, баню и т. д.), освещены всегда прекрасно. На большом расстоянии можно было рассмотреть лицо человека.
Вот и сейчас я вглядывался в лица тех, с кем мне придется служить, быть может, многие годы. Наконец, начальник штаба полка, находившийся посередине строя, скомандовал (по сигналу командира полка): «Полк смирно, равнение — налево!» Грянула музыка — встречный марш. Оказывается, в полку был самый большой, по сравнению с другими полками, оркестр, сформированный за счет значительного количества воспитанников полка. Исполнение марша было весьма квалифицированное, и это поднимало настроение. Кобец, сдвинув папаху несколько набекрень, пошел широким, уверенным шагом, не боясь поскользнуться, так как все дорожки были посыпаны песком. Позади в двух шагах справа от командира полка шел я. Поравнявшись с ним, начальник штаба остановился и четко доложил, что полк для развода на занятия построен. Затем сделал шаг в сторону, пропуская командира полка и становясь лицом к строю. Далее мы уже втроем двинулись к середине строя. Кобец (а вместе с ним и мы с начальником штаба) остановился, повернулся к личному составу и резко выдохнул:
— Здравствуйте, товарищи!
Затем уже спокойно:
— Вольно!
Начальник штаба громко скомандовал «вольно» и сам отправился в строй.
— Товарищи, — начал Кобец, — к нам в полк для дальнейшего прохождения службы прибыл выпускник самого знаменитого общевойскового военного учебного заведения — Военной академии имени Михаила Васильевича Фрунзе. Направление именно в наш полк академика (при этих словах я почувствовал себя неуютно) на должность первого заместителя командира полка — это еще один знак особого внимания к нашему полку.
Далее Кобец рассказал о моем участии на фронтах войны, о наградах, о послевоенной службе и даже о семье. И заключил:
— Принимая подполковника Варенникова в нашу полковую семью, мы полностью уверены в том, что боевая учеба будет решительно поднята на значительную высоту, а полк всегда будет лидером среди других частей дивизии. Все его распоряжения по боевой подготовке должны неукоснительно выполняться точно в срок. Желаю вам, товарищ подполковник, — Кобец повернулся ко мне лицом, — всяческих успехов.
Пожав мне руку, командир полка продолжил уже другим тоном:
— А сейчас поговорим о наших теневых делах. Боксерман, неси.
К середине строя вышел начальник тыла полка, который считался уже в отпуске, за ним — два сверхсрочника. Один из них нес высокую стопу солдатских алюминиевых мисок.
— Сейчас вы услышите, как в нашем славном полку отдельные нерадивые солдаты обращаются с солдатской посудой. Читай, товарищ Боксерман.
Начальник тыла, став неподалеку от командира полка между двумя сверхсрочниками, брал миску, зачитывал — то, что на ней было нацарапано ножом (очевидно, штыком), и передавал другому сверхсрочнику. Несмотря на то, что Боксерман опускал целый ряд слов, все равно все это звучало весьма двусмысленно и «подтекст» легко угадывался. В строю после очередной тирады Боксермана раздавались смешки, наблюдалось оживление. На мой взгляд, вся эта «акция» имела не воспитательное, а обратное действие. И хотя Кобец покрикивал, реакция оставалась прежней. Я чувствовал себя крайне неудобно — после такого
— Смотрите, товарищи солдаты, до чего наши полковые писатели опустились! Читаю: «Замполит, ты — мать родная, командир — отец родной. Ну зачем родня такая? Проживу я сиротой». Разве это допустимо?
В строю раздался откровенный хохот. Кобец глянул на меня и, очевидно, увидев мое недоумение, наконец, решил прекратить этот балаган.
— Достаточно. Становитесь в строй. Конечно, повеселились над тем, что вам зачитали. Но если вдуматься, то становится грустно: почему наши солдаты так беспечно относятся к сохранению имущества? Это же только посуда, и то ее часть. А другое солдатское имущество? А казарменный фонд? А учебная база? А дорогостоящая техника и вооружение, которые нам вручил народ, — как мы все это бережем? Плохо! Это не делает нам чести. Народ отрывает средства от себя, чтобы армия была у нас боеспособная. И мы должны об этом постоянно помнить.
И уже другим тоном произнес:
— Командирам подразделений доложить о готовности к занятиям.
Командиры батальонов и отдельных рот поочередно доложили: готовы все. Затем Кобец сделал знак начальнику штаба на прохождение. Тот подал длинную команду и, встав в голове колонны, под звуки марша двинулся вперед.
На мой взгляд, уровень строевой выучки в полку был хороший — особенно у полковой школы и отдельных рот, типа роты связи. После прохождения Кобец кинул мне:
— Ну, как?
— Хорошо, — искренне ответил я.
— Верно, хорошо. Но надо еще лучше. Особенно в батальонах.
Итак, первый мой шаг в полку уже был обозначен. А дальше в моей служебной деятельности было все больше и больше подвижек — Кобец все шире раздвигал границы моих обязанностей, доверял и включал значительное число вопросов, которые выходили за рамки боевой подготовки. Но прежде чем к чему-то меня подключать, Никита Захарович тщательно все растолковывал, а потом показывал на практике, как это делается. Я и сегодня с благодарностью вспоминаю этого командира — виртуоза, практика, который научил меня очень многому земному.
Кончалась вторая неделя нашей полковой жизни, а мы с семьей еще пребывали в штабе полка — найти свободную комнату оказалось невозможно. И вдруг в одну из ночей у жены начались роды. И хотя мы этого ждали со дня на день и полковой врач держал санитарную машину наготове, все-таки все оказалось полной неожиданностью. Однако все обошлось благополучно, благо родильный дом от военного городка находился неподалеку.
У нас появился второй сын, Владимир. Семья была теперь уже солидная — четыре человека! Оба сына росли нормально. Старший сын, Валерий, прожил с нами 16 лет, 11 из них — в Заполярье. Когда я прибыл на учебу в Военную академию Генерального штаба, то ему оставалось закончить 9-й и 10-й классы. А всего ему пришлось за десять лет учебы сменить из-за моих переводов по службе семь школ. Успешно окончив школу, он настаивал, чтобы его направили в военное училище. Мы с матерью были принципиально против того, чтобы дети стали военными: хрущевский удар по Вооруженным Силам оставил тяжелый след в сознании и думах военных, хотя с приходом Брежнева все изменилось кардинально. Но Валерий не отступал и решил действовать самостоятельно. Пошел в местный военный комиссариат и подал рапорт: «Прошу зачислить меня кандидатом для поступления в любое общевойсковое военное училище». Ему ответили отрицательно, разъяснив, что в армию призываются граждане в возрасте 18 лет, а ему шел только 17-й.
Опечаленный, сын сообщил нам о «бюрократизме военкомата» и объявил, что будет поступать в Московское высшее техническое училище имени Баумана на факультет ракетостроения. «Это тоже оборона страны», — пояснил он. К его решению мы отнеслись одобрительно, хотя, откровенно говоря, не были уверены, что он может поступить в столь престижное высшее учебное заведение. Поэтому на всякий случай подумывали о том, чтобы, если по конкурсу не пройдет, устроить его в этот институт на подготовительный курс. Одновременно он мог бы работать там же в какой-нибудь лаборатории. Это было важно не с материальной точки зрения. Главное — хорошо «загрузить» парня, у которого, как и у каждого молодого человека, энергия била фонтаном. Однако в один прекрасный день, после подведения всех итогов по экзаменам, Валерий объявляет нам, что он студент 1-го курса факультета ракетостроения Высшего технического училища имени Баумана. Все, конечно, были очень рады. Правда, тревожило, что оставался он в Москве один, без нас.