Неповторимое. Книга 2
Шрифт:
Так что, когда я привез жену со вторым сыном в нашу комнату с накрытым, как положено на новоселье, столом, изобилие и разнообразие снеди у нее уже не вызвало удивления. Но от комнаты все мы были в восторге. Еще бы — прожить полмесяца на раскладушках в штабе (считай — в казарме) и вдруг — такое! Конечно, по тем меркам это был настоящий рай. Тем более что жилье было уже не сданное в наем, а государственное.
Жизнь у нас пошла размеренно, спокойно. Завтрашний день никого не тревожил. Все знали, что обстановка в стране стабильная, волноваться нечего. Что же касается службы, то в любом нормальном полку она била ключом. Напряженная боевая подготовка. Ни одного случая, чтобы кто-то или что-то сорвало бы занятия хоть на один час. Как заместитель командира полка я, как правило, приходил до подъема личного состава полка, а уходил после отбоя, т. е. когда все в полку улягутся спать. Жизнь была напряженной, но интересной. Выходные дни обычно (но
1955 год был для меня, да и для страны, годом особенным. 6 мая исполнилось 10 лет нашей Великой Победы. Как ни странно, в стране это событие не отмечалось. Однако в феврале на должность министра обороны был назначен маршал Г. К. Жуков (до этого он два года был первым заместителем у Булганина, который занимал пост министра обороны, ничего не смысля в военном деле, как и Хрущев). Это вызвало в войсках всеобщее ликование. А для меня это было тем более дорого — ведь я воевал под его знаменами, видел его на Одере, встречался перед Парадом Победы и принимал по его приказу Знамя Победы.
Летом этого же 1955 года Управление Северного округа (командовал округом генерал-полковник В. Я. Колпакчи) капитально проверяло ход боевой подготовки в ряде дивизий округа, в том числе и в нашей 54-й стрелковой дивизии — очевидно, предвидя возможную проверку округа министром обороны. А поскольку командир полка полковник Кобец был в отпуске и было приказано из отпусков никого не отзывать, мне довелось представлять наш 251-й стрелковый полк. Отчитались мы нормально и были отмечены. Это, конечно, было заявкой на будущее. Там же я познакомился с офицером Управления кадров округа подполковником Чичвагой, который в тактичной форме дал мне ряд умных советов для совершенствования службы. Он один из немногих кадровиков, который оставил благотворный след в моей жизни и памяти.
Осенью 1955 года, когда крейсер «Новороссийск» находился на рейде в Севастопольской бухте, произошла трагедия — мощный взрыв на борту корабля разворотил броню на несколько метров. Такой мощности взрыв не мог произойти от мины военного времени, если бы она вдруг поднялась с морского дна. Руководство флота из-за неорганизованности не предприняло необходимых мер для спасения личного состава. Да и борьба за жизнь корабля тоже не была организованной и продуманной. В итоге погибли сотни матросов и офицеров. Это была трагедия для страны. После предварительного разбирательства министр обороны Г. К. Жуков сделал на всех четырех флотах разборы случившегося с привлечением общевойсковых командиров тех военных округов, оперативные границы которых на материке и островах совпадали с соответствующими флотами.
На совещание руководящего состава Северного флота пригласили командиров дивизий и стрелковых полков (почему-то именно стрелковых, возможно, потому, что они были наиболее многочисленными) 6-й армии, штаб которой стоял в Мурманске. Нашу группу возглавлял заместитель командира дивизии полковник Нестеренко — комдив был в отпуске. От 279-го и 281-го стрелковых полков поехали командиры полков, а от нашего — пришлось мне, так как командир простудился и температурил.
Совещание было построено своеобразно. Вначале основные руководители из командования Северного флота доложили о состоянии дел. В ходе докладов Жуков задавал жесткие и четкие вопросы, начальники, отвечая, потели. Затем выступил министр. Он никого персонально не ругал, не унижал и тем более не оскорблял. Но после анализа докладов командования Северного флота и информации о тяжелом происшествии на Черноморском флоте Жуков безжалостно говорил о недопустимости вручения судьбы людей бездарным, бестолковым, неспособным командовать офицерам, генералам и адмиралам. О том, что каждый командир в мирное время постоянно должен считать, будто он в бою, и обязан проявлять максимум заботы о том, чтобы не было потерь, чтобы не погибли люди — ведь они постоянно «общаются» с оружием и боевой техникой, а это в потенциале уже несет в себе большую опасность. Министр буквально растирал в порошок ту категорию начальников, которые в сложных условиях теряются, не способны принять необходимое решение и тем более не умеют организовать и направить личный состав на действия, которые бы стали для них спасением, как это случилось с крейсером «Новороссийск». Он прямо говорил, что каждый командир и начальник в первую очередь должен оценивать сам себя, свои способности и возможности. И если у него есть какие-то сомнения — немедленно подать рапорт с просьбой перевести на работу без личного состава. Не надо ждать чрезвычайного происшествия, в результате которого будут человеческие жертвы. Не ждать приказов о снятии с должности — самому разобраться в себе и реально оценить свои возможности. В Вооруженных Силах должен быть образцовый порядок, а люди гибнуть не должны. Этого никто не позволит.
Министр обороны
Как же так получалось? А схема была приблизительно такая. Назначили взводного на роту, три года покомандовал взводом — надо выдвигать. Это и делается, если достоин. А если нет? Но его выдвинули, и он не знает, что ему с новой должностью делать. Эти муки для всех — для него, личного состава роты и для начальников длятся год-два. Затем начальники решают покончить с этим и ставят этого офицера-неумеху начальником штаба батальона — все-таки без людей! У командира батальона начинается головная боль — ему приходится работать и за себя, и за начальника штаба. Зная, что так просто от этого «подарка» не избавиться, смышленый командир батальона подбивает своего начальника штаба написать рапорт с просьбой направить его учиться в Военную академию. Тот пишет. Командир батальона берет рапорт, приписывает там, что он, начальник штаба, несомненно достоин, и бежит с «документом» к командиру полка. Тот сопротивляется:
— Да он же только назначен на должность начальника штаба батальона…
— Но к моменту поступления в академию уже будет год! И он старается.
— Так ведь еще толком службы не понял. Мордовал два года роту — не знали, что с ним делать!
— Да, действительно, были недостатки, но человек набрался опыта. Да и вообще, товарищ командир, вы же сами постоянно говорите, что кадры надо растить. Вот у вас и есть возможность вырастить кадры.
— Однако у нас есть более достойные.
— Ну, какая разница? Сегодня — Иванов, завтра — Сидоров, послезавтра — Петров. Все они пойдут в академию. Одни — раньше, другие — позже. Я лично ходатайствую за своего начальника штаба.
— Хорошо, — сдается командир полка, — давай его рапорт.
И пишет, что сей имярек достоин и т. д. Командир этот рапорт регистрирует в штабе полка и несется в отделение кадров дивизии, где сдает его, как положено, и просит начальника, чтобы он в ближайшее время доложил командиру дивизии. Раза два в неделю наведается — так, чтобы и не надоедать, но чтобы начальник отделения кадров чувствовал: от него не отцепятся, пока он не решит задачу. Наконец все решено. Рапорт и все необходимое с положительным решением комдива направлено вверх. А дальше по такой категории никто поправок уже не вносит. Начальник штаба батальона (назовем его Иванов) поехал в Москву на вступительные экзамены. И хотя командир батальона до этого сам нашел ему преподавателей для подготовки при Доме офицеров и освободил Иванова почти на три месяца, чтобы он только этим занимался, душа у него болит. Ночью плохо спит — все ему мерещится, что Иванов провалился, вернулся обратно и придется с ним «мыкать горе». Единственное утешение комбата — то, что Иванов мастер убаюкивать любого начальника такими бравыми сентенциями: «Буду стараться, не щадя себя», «Буду неукоснительно выполнять все ваши требования», «Сделаю все, чтобы доверенный мне участок (батальон, полк, дивизия и т. д.) был на высоте» и т. п. Одновременно и параллельно жена Иванова, «умело» применяя свои «незаурядные» способности, энергично действует по женской линии. Командир батальона все это оценивает соответственно и, конечно, тоже рассчитывает на этот фактор. Ведь фактически жена Иванова подтолкнула комбата к мысли, что Иванова надо отправлять в академию.
Наконец приходит день, когда объявляется, что Иванов зачислен слушателем Военной академии. Учеба у него, разумеется, тоже идет через пень колоду, но в стенах академии никому «утонуть» не дадут, и, естественно, Иванова уже через три года выпускают в звании «капитана» с назначением в войска на должность командира батальона. Попадает он в сокращенную дивизию. Проявить себя, конечно, не может — нет личного состава, нет боевой учебы, в том числе учений. Но фактор времени решает все. Иванов получает майора и его назначают начальником штаба полка в этой же дивизии. Учитывая, что коллектив штаба уже сложился, а первый заместитель начальника штаба на высоте, работа Иванова состоит в том, чтобы должностному лицу, который представляет ему документы, задавать один и тот же вопрос: «Это нам пишут или мы пишем? Если нам, то надо вверху, не читая, написать: «ПНШ — 1 (помощник начальника штаба — первый) разобраться и доложить». А если мы пишем, то надо поставить свою подпись и все. Тоже можно не читая. Я, конечно, несколько утрирую, но описанное — типичная схема продвижения по службе всевозможных бездарей.