Неповторимое. Книга 4
Шрифт:
Личные отношения можно было бы отделить от Генштаба. И это мог и должен был сделать Устинов. Однако этого не произошло. Наоборот, свою неприязнь к Огаркову он перекладывал и на Генштаб. Он никак не мог смириться с тем, что министр обороны и Генштаб (следовательно, и его начальник) выступают на равных, хотя в мирное время Генштаб и подчиняется министру обороны. И уж совсем не воспринимал, что у начальника Генштаба может быть совершенно иное, отличное от министра обороны, мнение. Другое дело, что министр обороны и Генеральный штаб (не только его начальник) обязаны найти единство взглядов
У Дмитрия Федоровича, уже начиная с 1981 года, была ярко выраженная патология в отношении Генерального штаба.
Конечно, в этом виновен был не только он сам, не только его ближайшее окружение и его сторонники (точнее, личные оппоненты Огаркова), но и Николай Васильевич Огарков. Я не один раз говорил ему все, о чем раньше здесь сказано, я его просил, чтобы он не обострял отношений с министром. Надо было учитывать особенности характера Устинова. Но Огарков этого не делал, поэтому Устинов, рассвирепев, старался выместить свою злобу на Генштабе в целом.
Мне не раз приходилось быть свидетелем таких неприятных сцен. Сижу в кабинете Николая Васильевича, идет обсуждение какого-то вопроса. Вдруг звонит по прямому телефону министр. Громкость большая, и мне все слышно. Министр говорит:
— Здравствуйте, Николай Васильевич!
— Здравия желаю, Дмитрий Федорович, — отвечает Огарков.
— Завтра с утра в конструкторском бюро Микояна будет докладываться очень интересная работа. Они приглашают нас. Завтра суббота. Я приеду сюда в 9.00, посмотрю бумаги, и мы в 9.40 вместе отправимся, — предлагает Устинов и слышит в ответ:
— Нет, Дмитрий Федорович, я не могу — у меня работа.
— А это что — прогулка? Главный авиационный конструктор будет военным докладывать новую машину. Разве мы должны быть в стороне? — уже начинает сердиться министр.
— Да нет. Мы обязаны следить за этим. Но завтра я не могу. У меня уже все спланировано, — сухо бубнит свое Огарков.
— Ну, как хотите, — разочарованно произносит министр.
На этом разговор окончен.
Николай Васильевич, положив трубку на место, задумался. Я нарушил паузу:
— Товарищ маршал, вы извините, но это не лучший вариант вообще, а в условиях натянутых отношений — тем более, — не выдерживаю я. — Какие у вас дела на завтрашнее утро? Поручите нам — мы всё исполним. А вы бы поехали с министром. Это на пользу дела, а тем более на пользу ваших взаимоотношений.
— Этого не будет. Со стороны кажется, что все так просто. А фактически уже далеко не так, — возражает Огарков. — Во-первых, ему это приглашение прислали в понедельник, и он знал о нем. Разве он не мог мне тогда же позвонить и предупредить? Я бы спланировал свои действия. Во-вторых, у меня действительно на завтра, на утро приглашены академик Владимир Сергеевич Семенихин со своими специалистами и ракетчики-стратеги. Будем детально разбирать ход заключительных работ по системе управления (назвал систему. — В. В.).
— Все это правильно. Но министр — все-таки министр. И идти ему навстречу — это значит и выравнивать наши общие дела. Ведь за вашими плечами коллектив офицеров, более двух тысяч. И для них небезразлично — уважительно относится министр
— Валентин Иванович, никакого заискивания не будет, — сурово молвил Огарков. — Давайте на этом закончим эту тему и вернемся к тому, что обсуждали.
Вот так бывало не один раз. В итоге дело дошло до того, что если кто-то в своем докладе упоминает Генштаб, Устинова это сразу начинало коробить, и он допускал унизительные и оскорбительные высказывания. Мы были просто поражены. Ведь умный же человек! А в военной промышленности вообще гигант такого масштаба, как Б.Л.Ванников, В. А. Малышев, А. И. Шахурин, П. И. Паршин. Ведь им всем при жизни надо было памятники ставить. Генштабистов переполняла горечь обиды на министра. И для нее были все основания.
Печально, но факт — отношение к Генштабу у министра было крайне плохое. Вот один, на мой взгляд, любопытный пример. Как-то в воскресенье утром я поехал не в Генштаб, как обычно, а на стройку, рассчитывая к 10 часам управиться и прибыть к себе на службу. Мы завершали в Хамовниках строительство спортивного зала для Генерального штаба — переоборудовали помещение бывших конюшен под спортивный комплекс. Я немного задержался. Н. В. Огарков знал, что такая работа делается, но не вмешивался. Я же, несмотря на невероятную загруженность, сам явился инициатором этого дела и сам же руководил этой стройкой. Хотелось иметь под боком такой объект — офицеры Генштаба болеют, надо чтобы они занимались спортом. От Генштаба до Хамовников двадцать минут ходьбы.
Когда я был на объекте, вдруг из машины прибегает водитель и докладывает, что дежурный генерал по центральному командному пункту Генштаба (ЦКП) просит срочно подойти к аппарату. Прихожу:
— Слушаю вас.
— Товарищ генерал армии, прибыл министр обороны и разыскивает вас.
— Вы доложили ему, что я нахожусь здесь?
— Так точно. После этого он приказал, чтобы вы немедленно прибыли.
Приезжаю в Генштаб, поднимаюсь к себе, звоню Устинову:
— Товарищ министр обороны, докладывает генерал Варенников. По вашему приказу прибыл в Генштаб и нахожусь на своем рабочем месте.
— Где вы были?
— Товарищ министр, я был в Хамовниках. Мы там переоборудовали конюшни под спортивный зал для офицеров Генерального штаба…
— Для какого еще Генерального штаба? — взорвался министр. — Что вы выдумываете? Есть Министерство обороны, которое имеет целый спортивный комплекс на Ленинградском проспекте. Называется ЦСКА — Центральный спортивный клуб армии. Слышали о таком? Так вот, там все военные и занимаются. Там должен заниматься и ваш Генштаб. Он тоже входит в Министерство обороны, и никаких отдельно спортзалов. Ясно?
— Ясно.
Через некоторое время звонит Огарков:
— Что там за переполох с утра, да еще и в воскресенье?
Видно, министр обороны уже переговорил и с ним. Я подробно доложил, что произошло.
— Какие-нибудь служебные вопросы поднимались? Задачи какие-нибудь Дмитрий Федорович ставил? — поинтересовался Огарков.
— Да нет.
— Надо поспрашивать у помощников министра, возможно, они знают. Просто так он бы не звонил.
— Есть. Разберусь и доложу.