Непознанный мир (цикл повестей)
Шрифт:
Подбежав к лежащему на земле Уинстону, Молния принялась толкать его мордой в бок, побуждая подняться.
С первого же взгляда на лошадь старый лакей понял, что произошло.
Спина Молнии была вся в крови, перемешанной с сажей и копотью. Поводья были порваны, а седло съехало набок. Лошадь была в мыле и, наверное, долго бежала, гонимая страхом, через стены пламени по следам Грома.
Страшная мысль словно огненное копьё пронзила Уинстона: Джеймса сбило с лошади одним из этих смертоносных «факелов», и, видимо, удар был настолько сильным и мгновенным, что конюх так и не смог понять, что же его ударило.
Джеймс не смог бы выжить после такого удара. И никто бы не смог, даже закованный в броню огнедышащий дракон.
Уинстон громко и горько зарыдал, не поднимаясь с земли и не стыдясь своих слёз. Шум механических машин лорда, улетевших далеко вперёд, уже давно затих вдали. Лес горел, и огонь всё ближе и ближе подбирался к нему. Но Уинстон всё лежал и не слушал неистовое ржание испуганной кобылы. Он хотел умереть здесь, за то, что из-за него погиб его и Уоллфрида друг и их товарищ по службе. Однако его сознание отрезвил его долг: поиск Уоллфрида.
Нужно найти старика и рассказать ему обо всём. О том, что лорд Лайтенвуд больше не их хозяин. Что он слишком безумен в своём стремлении уничтожить драконов. Настолько безумен, что уничтожает всё вокруг, чтобы достигнуть своей святой, как он полагает, цели. И, наверное, если он узнает о том, что сегодня одно из его смертоносных орудий отняло жизнь у его верного слуги, вряд ли будет об этом печалиться, как печалится и бьётся в душевных терзаниях и бессилии он, Уинстон.
Собравшись с духом, старый лакей приподнялся, уцепившись за болтающееся под седлом стремя, и подтянулся. Ноги его дрожали и не слушались. Почти почерневшая от копоти ливрея превратилась из бело-золотой в грязно-серую, а волосы буквально почернели от сажи и пепла. С трудом поправив седло и забравшись на Молнию, Уинстон поймал оборванные концы поводьев и, распластавшись по спине кобылы, направил её прочь из леса.
Лошадь понеслась галопом, и вскоре впереди между кронами редеющих деревьев показалось чистое голубое небо. Пожар же остался далеко позади.
За лесом оказалось большое просторное поле, заросшее высокой травой и полевыми цветами. Молния с радостью вбежала в это море травы и принялась кормиться. Уинстон медленно и осторожно сполз с лошадиной спины.
Гром, по-видимому, не вышел на ту тропу, по которой они с Молнией выбрались из леса, и, скорее всего, погиб в огне. И бедняга Джеймс, наверно, тоже. На глаза старика вновь нахлынули небывалые по силе слёзы. Он зажмурился, всхлипывая, и из глаз его покатились крупные капли. Они падали одна за другой на его расшитую золотыми галунами ливрею, превратившуюся теперь в подобие половой тряпки, матово отливающей потемневшим золотом, словно некий символ горя. И Уинстон ненавидел себя сейчас за всё это. И менее всего – за свой внешний вид, который когда-то был таким величественным и броским.
Но тут странная резкая боль снова прожгла его. Уинстон весь сжался и, прижав руку к груди, застонал. Он подумал было, что и в него вонзилось горящее копьё. Но то была боль его измученного сердца, и она
…Он лежит на дне пропасти. Тёмной, глубокой пропасти…
Но кто-то зовёт его по имени.
– Уоллфрид!..
Но ведь здесь никого нет, лишь он да темнота!
– Тебя нет… – пробормотал дворецкий, в страхе озираясь вокруг.
Кто-то положил ему руку на лоб. Уоллфрид вздрогнул и открыл глаза.
Силуэт человека, очень знакомый ему. Яркий дневной свет заставил Уоллфрида зажмуриться.
– Кто… ты?..
Силуэт заколыхался, принимая причудливые формы, а затем стал отчётливо виден. Кто-то рассмеялся.
– Он очнулся! Мастер, иди сюда.
Уоллфрид узнал голос Квина. Склонившийся над ним офицер как-то таинственно улыбался, что было совсем на него не похоже.
Дворецкий попытался подняться. И это, к его великому изумлению, удалось ему настолько легко, что Уоллфрид испугался. Он встревоженно глядел на подбежавшего Мастера, словно хотел спросить его, что с ним случилось. Метнув взгляд на спокойную гладь Серебряного озера, он всё вспомнил.
– Мастер!.. – вскричал он, но тут же осёкся: его собственный голос был чист и звонок, словно у юнца. Уоллфрид даже зажал себе рот ладонями, направив полные ужаса глаза на товарищей, теперь по-настоящему испугавшись. Он решительно не понимал, что с ним происходит, и в надежде смотрел на Мастера, ожидая услышать из его уст всю правду.
– Всё в порядке, Уоллфрид, – улыбнулся тот. – Мы рады, что ты очнулся. – Он присел рядом с дворецким, который недоумённо вопрошал его одними глазами, боясь, заговорив снова, услышать вместо своего голоса чей-то чужой. – Не волнуйся, друг. Тебе удалось помочь Фреммору сразить Блэкморта, после чего Чёрный слуга исчез, а Фреммор ушёл в озеро. Ты просто молодец. Мы гордимся тобою, ведь ты в одиночку сумел это сделать. И, видит Бог, мы с Квином в тот момент мало бы чем помогли бы тебе и Фреммору, ведь ты, как мы поняли, связывался с ним. Молодец!
– Но это ещё не всё, – продолжил Квин, улыбнувшись. – После того как призраки исчезли, волны озера выбросили тебя на берег, и из глубины его мы услышали шёпот Фреммора: «Он здоров». Поэтому не удивляйся, что ты теперь по-иному ощущаешь себя, ведь Фреммор в награду за помощь подарил тебе молодость и здоровье.
– И твоё сердце, Уоллфрид, больше никогда не будет болеть, – добавил Мастер.
– Сила Серебряного озера исцелила тебя, и не только изнутри, – подмигнул Квин. – Погляди-ка в воду.
Не понимая толком, о чём они говорят, Уоллфрид подошёл к озеру. Наклонившись над зеркальной гладью белых вод, он взглянул на своё отражение. Оттуда на дворецкого глянул ясноглазый молодой человек с тонкими чертами лица, худощавый и широкоплечий. Доходившие до плеч тёмно-русые волосы и смугловатая кожа выдавали в нём настоящего коренного британца, если не считать того, что всю картину портила изодранная и перепачканная ливрея, в которой Уоллфриду вдруг стало так тесно, что он, не сознавая ещё, что отражение в воде – это он сам, спешно расстегнул воротник, застёжки и инкрустированные сапфирами пуговицы, освободив своё крепкое тело из её тесного плена.