Непознанный мир (цикл повестей)

Клетчатая / Киллайн

Но Смерк не знал, что этой ночью ничего не произойдёт: что механических драконов больше не будет, равно как и призрака Фреммора, который вознёсся на небеса и, по всей вероятности, больше уже никогда не вернётся на эту землю…

Наутро, проснувшись, Мастер первым делом взглянул на ещё спящих товарищей: Квин безмятежно спал, раскинув руки и ноги, а Уоллфрид, уткнувшись носом в плечо лежащего на спине Уинстона, что-то бормотал во сне. Смерк лежал на брюхе, положив голову на передние лапы, и глядел на Мастера, щуря глаза от утреннего солнца.

– Проснулся, Смерк? – ласково спросил его Мастер, разбудив своим

голосом остальных, и дракон в ответ широко зевнул и не спеша поднялся на лапы. Квин сел на тюфяке, сладко потягиваясь, а Уоллфрид привстал и поглядел на Уинстона.

– Всё ещё не очнулся, – с глубоким вздохом сообщил он Мастеру. – Видно, даже сила Серебряного озера ему не помогла. Что же теперь делать?

– Вполне возможно, что он вообще никогда не очнётся, – тут же заявил Квин. – Я слыхал о подобных случаях, когда на поле боя раненых рыцарей не могли привести в чувство и бросали, думая, что они уже мертвы. И хоронили потом заживо.

– Какая чушь, Квин! – возразил ему Мастер, подходя к изголовью Уинстона. – Где ты это слышал? Из рассказов бродяг, а может, сумасшедших язычников? Он обязательно проснётся, если верить словам Фаэтона. И в первую очередь это зависит от нас.

– Но чем мы можем ему помочь? – неуверенно спросил офицер. – Мы, кажется, уже сделали всё, что могли: окунули в озеро, согрели, даже смогли напоить вчера! Чего же ещё нам сделать для него?

Мастер на мгновение задумался.

– То, что ты перечислил, Квин, – позже сказал он, – лишь внешние проявления заботы, а значит, самые простые. В словах же Фаэтона был намёк на нечто совсем иное. Он сказал нам: «Если вы проявите заботу и любовь к нему, он обязательно выздоровеет». Должно быть, в этих его словах кроется ответ.

– Может, ответ – это время? – предположил Квин. – И ему просто нужно время, чтобы придти в себя изнутри, а затем и снаружи?

– Нет, – отрезал Мастер. – Время тут ни при чём. Ответ в другом, но в чём – я не могу догадаться.

– А может, вовсе и нет никакой загадки? – вставил вдруг Уоллфрид. – Может, всё настолько просто, что мы и не догадываемся. А разгадка лежит на поверхности. – Он наклонился к лицу Уинстона. – Фаэтон сказал про заботу и любовь. Первое мы уже осуществили. Осталось второе.

– И каким же образом проявить к нему эту любовь? – недоумённо уставился на дворецкого Квин. – Любовь должна быть взаимной, а он – без сознания…

– Это другая любовь, итальянец, – раздражённо произнёс Уоллфрид, метнув сердитый и суровый взгляд на смутившегося офицера. – Любовь к тому, кто разделял с тобою дружбу и службу, а также все тяготы этой службы. Я знаю Уинстона с тех пор, как начал служить в замке Вейсголлвилд, и отношусь к нему с глубоким уважением, так как он – самый старший среди всей прислуги. И постепенно это уважение переросло у меня в привязанность, а следом – и в дружбу. Дружбу настолько сильную, что её можно теперь назвать только одним словом – любовь. Любовь братскую. И мы с Уинстоном как-то раз даже поклялись на крови в вечной дружбе. С тех пор я не мыслю своей жизни без него, а значит, просто обязан его спасти. – С этими словами Уоллфрид приобнял беспомощное тело старого лакея и, закрыв глаза, тихо шепнул ему на ухо: – Я люблю тебя, Уинстон.

Веки старика дрогнули, открываясь. Он резко вздохнул, пробуждаясь, и, пошевелив ещё слабыми руками,

отыскал край изодранной ливреи Уоллфрида, за которую уцепился и крепко сжал, боясь выпустить, словно от этого зависела теперь его жизнь.

Уоллфрид улыбнулся друзьям и, поддерживая голову Уинстона ладонью, негромко сказал:

– Уинстон, это я, Уоллфрид. С возвращением тебя, друг. Не удивляйся, что видишь меня таким… помолодевшим. Я тебе после обо всём расскажу. И… если можешь, прости меня за то, что случилось с тобой…

Старый лакей сел с помощью дворецкого и схватился за голову.

– Моя голова, Уоллфрид… – пробормотал он. – Я не помню… Не помню, что со мной… было…

Радость на лице Уоллфрида и остальных сменилась испугом.

– Он всё забыл! – вырвалось у дворецкого.

– Отшибло память? Конечно, – после такого удара у некоторых мозги бы вылетели наружу, – живо отозвался Квин. – Неудивительно…

– Нет, я помню, – тут же произнёс Уинстон. – Я помню, как пытался переубедить милорда не трогать вас и вашего дракона, а затем… Затем милорд что-то сделал со мною, – что-то, чего я никак не припомню…

– Он ударил тебя тростью по голове, и ты потерял сознание, – пояснил Уоллфрид. – Но теперь всё позади, Уинстон. Опасность в его лице нам больше не грозит.

Он попытался было обнять друга, но Уинстон вскочил и, озираясь вокруг, неуверенно произнёс:

– А где же армия милорда и сам милорд? – Лакей подозрительно уставился на Уоллфрида, который приготовился сказать ему о самом страшном, но не знал, с чего начать, боясь шокировать друга и сделать ему больно. Уинстон же наверняка не выдержит такого потрясения.

И Уоллфрид с беспомощностью во взоре поглядел на Мастера, который тут же спешно подошёл к Уинстону и, положив руку ему на плечо, мягко произнёс:

– Сядь, Уинстон. Сядь. Тебе лучше выслушать это сидя.

Старый лакей моментально всё понял. И хотя сознание вовсю твердило ему об этом, всё же подсознание его вовсю кричало об обратном, не желая верить неизбежному.

Уинстон послушно сел, обречённо глядя в никуда.

– ЧТО С МИЛОРДОМ?! – вдруг выкрикнул он, собираясь вскочить, но Уоллфрид присел на тюфяк рядом с ним и взял его за плечи, желая успокоить.

– Уинстон, – упавшим голосом начал Мастер. – После того, как лорд ударил тебя, неожиданно появился Фреммор, и…

– Всё произошло очень быстро, – продолжил Уоллфрид, неотрывно глядя другу в глаза и теребя его пальцы у бессильно упавших рук. – Наш милорд ничего не почувствовал – он умер мгновенно: Великий Фреммор пронзил его мечом подобно молнии, пронзающей дерево.

– А его армию уничтожил Фаэтон, – дракон со Склона Мира, – с гордостью добавил Квин.

Но Уинстон не услышал реплики офицера. Ошеломлённый словами Уоллфрида, он горько зарыдал, уткнувшись в его грудь. Он не понимал, почему его бог, который обещал помочь ему в освобождении пленников, вместо этого убил пленителя. Уинстон не желал верить тому, что Первый слуга способен убивать, пусть даже и ради освобождения невинных людей. Неужели нельзя было обойтись без этого? Великий Фреммор опорочил себя и заклеймил клеймом позора, если это так. И старый слуга хотел было в порыве ярости сорвать и растоптать свой медальон Фреммора, а заодно и медальон погибшего Джеймса, как вдруг слова Мастера его остановили.