Неправильная пчела

Соляная Ирина Владимировна

***

Вскоре в комнате Зинаиды Всеволодовны был сделан ремонт: стены покрашены мрачной синей краской, с потолка содраны остатки лепнины. Теперь помещение пахло сырой побелкой, а не пудрой бабушки. Родители решили пустить в комнату нелегальных квартирантов, сунув управдому взятку. Тим перестал заглядывать в бывшую комнату бабушки. Синий бархатный дневник он спрятал в своих учебниках, обернув его газетой, куклу сунул в старый рюкзак.

Потекла его новая жизнь, в которой Тим был предоставлен сам себе. Мать и отец ходили на «Арсенал», работали посменно, а дядька Михаил все так же пил и буянил. Когда Тиму исполнилось восемнадцать, и принесли повестку из военкомата, мать переполошилась. Тима спрятали на даче в Комарово, но он не стал там отсиживаться, а сдал экзамены в первый попавшийся

факультет самого первого попавшегося вуза, каковым стал филфак педагогического. Тиму не пришлось с бритой головой ехать в Нарофоминск, в Кантемировскую танковую дивизию, куда распределили служить треть его не самых ретивых одноклассников.

Учеба на филфаке Тима не заинтересовала. Оказавшись среди девчонок самых разнообразных мастей, Тим с удивлением обнаружил, что он может вызывать у противоположного пола живой интерес. О нем придумали байку, будто бы Тим является пра-пра-правнуком знаменитого декабриста. Нецелованный до самого первого курса, он в первый же год обучения приобрел славу ловеласа, усердно подкрепляя ее сомнительными подвигами. Перед летней сессией Фенькина вызвала к себе декан филологического факультета Роза Соломоновна Швейцер и жестоко высмеяла его, пригрозив отчислением за прогулы и текущую задолженность. Она подарила Тиму резинового пупса – младенца на четвереньках, нажимая на задницу которого, можно было полюбоваться на неаппетитную коричневую резиновую какашку. Намек был прозрачным.

К летней сессии Тим пришел в пединститут уже Оржицким, и сдал всё без хвостов. Не понятно, что повлияло на решение Тима учиться – насмешки Розы Соломовны или первая настоящая влюбленность Тима в однокурсницу, но со сменой фамилии поменялась и жизнь Тима.

Он больше не таскал в Комарово случайных девчонок, не выдирал на косячки листы из «Русского устного народного творчества», бывшего насмешкой для всех поколений студиозусов (творчество устное, а учебник – письменный). Он перестал покупать дешевую подделку под ликер «Амаретто», продававшуюся во всех ларьках города, чтобы спаивать и без того сговорчивых подружек. Часами Тим просиживал у тусклой полароидной фотографии Софьи Максимовой, пытаясь найти ответ на извечный мужской вопрос: «Какого тебе ляда надо?»

Родители старели, с трудом вынося тяготы нахлынувших на них рыночных отношений. Когда их двоих сократили на заводе, мать устроилась официанткой в летнее кафе, а отец стал торговать на Сенной. Тогда-то и вспомнили о бабкиных сокровищах, проданных за бесценок Аркадию Аркадьевичу Гомону, да былого не вернешь. Выручала их бабкина комната, которую сдавали посуточно, слушая как добавку к оплате беспрерывные скрипы разболтанной кровати, вскрики и пьяный смех. Фенькины не раз предлагали инертному Тиму заняться чем-то посерьезнее филологии, приводя в пример одноклассников, которые на Апрашке делали первые капиталы. После смены фамилии Фенькины окончательно разругались с ним, а отец так даже пригрозил паскуднику, чтобы тот теперь домой не являлся.

В итоге в конце 1994 года Тим окончательно оторвался от родителей и переселился в домик в Комарово, который стал его пристанищем на долгие годы. Раньше Оржицкий не любил этой дачи, хотя провел здесь не одно лето своего детства. Он чурался здешней непостоянной детской компании. Домики снимались на лето, на месяц, на две недели случайными людьми и семьями. Спортивные, поджарые, голоногие мальчишки, всякий раз разные строили шалаши и спускали на воду плоты, натягивали волейбольную сетку и шумно играли большой компанией. Крикливые матери запрещали бегать на озеро и далеко уходить в лес, пузатые лысые отцы с кружками пива стучали домино, а бабки продавали козье молоко…

Вечный шум там, где хотелось тишины. Мать никогда не давала Тиму полежать с книжкой в гамаке. Она стыдилась толстого и грузного, застенчивого и прыщавого сына. Тим должен был, как все, любить мяч, купание, участвовать в детских потасовках. Из всего перечисленного только драк было в избытке, причем доставалось на орехи в основном Тиму.

В девяностые Комарово перестало быть кипучим центром дачной жизни: питерцы выращивали овощи на крышах и балконах, проезд в электричках стал бить по карману, мода на неспешный отдых в сосновом бору с выходом

к Финскому заливу прошла. Бывало так, что Тиму приплачивали невеликие деньги, чтобы присмотрел за опустевшими дачами соседей.

Здесь, в тишине и одиночестве, страдая от неразделенной любви к неприступной Максимовой, Оржицкий зубрил конспекты и пытался проникнуть в существо странных заметок Зинаиды Всеволодовны, которым был исписан дневник в бархатном переплете.

Это было время тишины, сумрачного вечернего покоя, когда сосны качаются и гудят под проливным дождем. Время поисков и первых побед.

Сначала Тим тренировался просто так, от скуки, проверяя бабушкины теории, изложенные в дневнике. Тогда-то он и понял, что вещи неисчерпаемы. Они могут рассказывать свои истории неоднократно, раз за разом, но выделять субстанцию могут не всегда. Если ты уже скатал шарик, то вещь пустеет, остается праздной болтуньей. Бабушка утверждала, что изготовить шарик можно только при помощи вещи, но никаких доказательств тому она не приводила. Тим пробовал скатать шарик только силой мысли, но после множества тщетных попыток, отказался от дурацкой затеи.

Бабушка писала, что вещи помнят все, за одним слоем памяти есть другие, и можно их открывать и открывать.

Зинаида Всеволодовна называла себя «ваятелем». И хотя она не встречала подобных себе, но с присущим ей критическим взглядом на мир, понимала, что ничего уникального в природе не бывает. Тиму не нравился ее термин «ваятель», потому что он заметил, что субстанция извлекается в малом количестве, и от ее формы не зависят свойства. «Следовательно, – рассуждал Оржицкий, смысл не в ваянии как таковом, а в цели использования субстанции». О предназначении шариков или бусин в бархатном дневнике тоже кое-что было написано. Зинаида Всеволодовна рассказывала, что величина шарика, как и его цвет, зависят от одаренности ваятеля, как и его цвет. Совершенно темную материю ей было извлечь не под силу, сколько она не пыталась. Прикоснувшись к такой памяти, Зинаида Всеволодовна просто теряла сознание. Пределом ее возможностей было изготовление алых бусин.

Эксперименты с бусинками Зинаида Всеволодовна описывала сумбурно. Она знала, что светлые, жемчужные бусины исцеляют болезни, бусины потемнее могут иметь свойства ядов. Чем темнее цвет субстанции, тем она разрушительнее. Темные бусины входят в бурную реакцию с водой, а светлые к ней нейтральны. Некоторые виды бусин легко крошатся в золотистую пыльцу, которая может ненадолго оживлять неживое, создавая иллюзии. Зинаида Всеволодовна рассказывала, что именно белые бусины помогли ей и ее сестре Клавдии пережить блокаду, они ели эти бисеринки как витамины, когда было совсем худо. Оржицкий догадывался, что своему долголетию бабушка была обязана именно целебным бисеринкам. Зинаида Всеволодовна писала, что какие-то вещи заговаривают с ней сами, а какие-то надо просить, настраиваясь на разговор. Она научилась различать «молчунов». Это были вещи, которые длительное время не находились в руках хозяина. Словно замкнувшиеся в себе, эти вещи не хотели открываться постороннему. Случаи, когда «молчун» сам вызывался на беседу, ей известны не были, но она не исключала того, что потерянная во всех смыслах вещь может пожелать найтись для какой-то цели.

Некоторые вещи не имели истории, но легко отзывались на клич: очки, ключи, игральные карты, яды, поэтому Зинаида Всеволодовна никогда ничего не теряла.

Описание полученного опыта бабушка вела бессистемно. Тимофей пытался классифицировать сведения об открывшейся ему картине волшебного мира, но не смог. Его удивило, что бабушка не только не хотела найти себе подобных, но и всячески избегала разглашения своей тайны. Тим вел с ней внутренний спор, ему казалось, что именно в соединении одаренных людей и будет истинное счастье. Правда, он не знал, что именно они будут делать вместе, но совершенно не сомневался в том, что «ваятели» принесут обществу огромную пользу. К сожалению, бабушкины записи не содержали никакой информации о том, как выглядят или ведут себя «ваятели», как можно вычислить их в людской толпе. Также он не понимал, что такое была эта борьба света и тени, кто ее вел, и каковы были ее признаки. Возможно, слова Зинаиды Всеволодовны были просто старческими выдумками.