Непристойное предложение
Шрифт:
Дрейк чувствовал себя последним негодяем. Он похитил у нее то, на что у него не было никаких прав. К тому же сделал это, отлично сознавая, насколько бесчестно поступает. Он поклялся себе, что если ему повезет еще раз заняться любовью с Пэйтон Диксон, то он сделает это в постели, а еще лучше – на их брачном ложе. А если с постелью ничего не получится, то по крайней мере, надеялся, что в достаточной мере будет владеть собой, чтобы больше ее не пугать.
И хотя Коннор полагал, что она получила удовольствие от их любовных ласк, он корил себя за то, что набросился на Пэйтон как дикий зверь – вопреки
Но вот скажите, как бы он сумел сдержаться? Ведь у него еще никогда не было женщины, которая отдавалась бы ему целиком с такой готовностью и страстью. А потому в то же мгновение, когда боль и страх в ее ореховых глазах сменились радостным изумлением – он пропал. После этого Дрейк уже был не в состоянии остановиться – особенно когда, полностью погрузившись в нее, обнаружил меж стройных ножек Пэйтон Диксон свой собственный рай на земле – самое тугое и тесное, влажное и жаркое место, которое мог только себе вообразить.
Но, невзирая на это, он обязан был сохранить самообладание. В конце концов, он ведь не какой-то безусый юнец, впервые попавший в спальню леди. Однако же он взял Пэй как дикарь, без следа нежности – и ее невинность, черт подери!
Неважно, что она производила впечатление полностью удовлетворенной, и единственное, о чем сожалела – с ее слов, единственное – о неприлично малом количестве девственной крови, он ее грязно использовал. Как бы то ни было, он должен отблагодарить ее.
– Тебе станет легче, – бережно заключив ее лицо в свои ладони, начал он, – если я скажу, что люблю тебя?
Сердце Пэйтон пропустило удар.
– Ты что…?
Одна из его золотистых бровей выразительно приподнялась.
– А чему ты так удивляешься?
– Ну, хотя бы тому, что, будучи влюбленной в тебя уже много лет, всегда полагала, что ты этого не замечаешь.
– О! Я заметил, – заверил ее Дрейк, мягко улыбнувшись. – Хотя это и заняло у меня некоторое время, но я все же заметил.
Девушка блаженно улыбнулась, подалась к нему и обхватила руками за шею. Однако чтобы она ни собиралась сказать, это стало неважно, как только позади них послышался противный скрежет проворачивающегося в замке ключа.
Пэйтон тотчас же подалась от него в сторону, и не прошло и секунды, как она была уже на ногах, поспешно приводя в порядок рубаху и брюки, попутно подгоняя Дрейка, требуя делать то же самое, не тратя времени на пререкания.
Дверь распахнулась, и на пороге возник тюремщик. Мужчина повыше приподнял руку со свечой, пытаясь рассмотреть их обоих в темноте отсека.
– Я… ик!… эт’, – едва ворочая языком и икая наконец выговорил он.
– Говори уже – равнодушно переспросила Пэйтон, неторопливо двигаясь в колеблющихся отсветах слабого огонька свечи. – Чего тебе, Тито?
– Кок з-з’…ик…вет тебя. – Тито пошатывался, едва держась на ногах. Мужчина был настолько пьян, что пребывал в полубессознательном состоянии, точно потерявшее управление судно, у которого «все три шкота по ветру» [47] . И почти пустая бутылка, зажатая в одном из его массивных кулаков, ясно показывала почему. – н’…ик…адо зап'р'ть камбуз на ночь.
– Что ж. – Пэйтон отточенным движением поддернула
[47]To be three sheets in the wind – «быть как три шкота по ветру» – быть вдрызг (в стельку, в доску, в…) пьяным.
Sheet – в данном выражении означает «шкот». Шкот – веревка, которая удерживает парус в нужном положении. Если один шкот оборвется (окажется на ветру), то корабль будет плыть не совсем ровно. Ну а если оборвутся сразу три шкота – судно потеряет управление. Было время, когда у английских матросов даже существовала система градации опьянения. Человека в подпитии они называли "one sheet in the wind", а высшим «пилотажем» считалось "four sheets in the wind" – то бишь «подзаборный» вариант.
Тито уставился своими осоловевшими глазами на Дрейка.
– У т’я c этим нет проблем? – спросил он, впрочем, без особого интереса.
– С этим-то? Не, никаких.
Тито согласно кивнул:
– Лады.
Затем, уже не глядя в сторону Дрейка, Tито развернулся, собираясь выйти. Из тени, отбрасываемой этим великаном, Пэйтон одарила Дрейка последним коротким взглядом. Потом тяжелая дверь с глухим стуком захлопнулась за ними, и Коннор снова остался в одиночестве. Единственное, что напоминало о том, что Пэйтон вообще когда-либо приходила сюда, осознал он, была принесенная ею нехитрая снедь на дощатом полу да слегка влажное пятно спереди его бриджей.
И дыра, которую по его глубокому убеждению, она выжгла в его сердце.
Глава 20
Пэйтон в общем-то не очень удивилась, когда услышала, что корабль, появившийся на горизонте этим утром после ее и Дрейка… скажем так, свидания, поскольку ничем иным это и назвать было нельзя, был судном компании «Тайлер и Тайлер». Разглядев судно раньше матроса на марсовой площадке, она провела большую часть утра, тайно надеясь, что это клипер компании «Диксон и сыновья», посланный наконец-то ее братьями ей с Дрейком на выручку.
Но последовавшие распоряжения, посланные на камбуз, показали, что такая удача ей не светит. Вообще-то, совсем наоборот. Это оказался корабль Тайлера. Более того, его ждали. Сэр Маркус Тайлер вознамеривался встретиться с «Ребеккой», как только достигнет Багамских вод. Испытывая с одной стороны разочарование, – ведь все было бы гораздо проще, будь это корабль Диксонов, – по крайней мере, Пэйтон была рада узнать, что они находятся недалеко от суши. Теперь она могла начать готовить их с Дрейком побег.
Этим же утром, позже, доставив завтрак капитану и его леди в каюту, Пэйтон заметила, что приготовления различного рода шли полным ходом.
– Я не могу это выносить, – подслушала она, как Бекки жаловалась капитану. – Я вернусь в постель.
– Ну же, милая, – откликнулся Люсьен Лафон. Он вечно забывал закрыть дверь каюты, и посему их разговоры легко мог подслушать кто угодно, затаившись поблизости. – Ты же знаешь, что Дженкинс советовал тебе бывать на свежем воздухе. Тебе это полезно.