Непросто Мария, или Огонь любви, волна надежды
Шрифт:
– Я в коме! – И попыталась вытащить ладонь.
У кого-то первоочередная задача – исповедаться и получить индульгенцию с полным отпущением грехов, а мне нужно быстро решить, как убрать вот это чернявое красивое слабое звено с сильным мужским характером с линии огня.
При его дурацкой привычке загораживать мою грудь своей и портить мне имидж с него станется кинуться на ифрита с требованием оставить даму, то есть меня, в покое.
Тот даже согласится, наверно… Только уточнит, что покой – вечный.
– Мария… – Диего решил
– Коматозные ничего не слышат! – предупредила я.
Вот что ему сегодня делать на операции по ликвидации? Я сама впервые встречусь с таким противником и понятия не имею, где у него та игла, за которую нужно дернуть и до смерти замучить.
Тварь нам досталась… М-да, старый, древний как Вселенная, матерый ифрит, сумевший приспособиться в современном враждебном мире и довольно-таки холодном климате. А это значит, что он невероятно силен, имеет гибкий ум и колоссальную способность к адаптации – то бишь выкрутится живым и невредимым даже из эпицентра ядерного взрыва. Да что это я! Как раз из эпицентра он выкрутится в первую очередь!
При подсчете сил: одна огненная, два эфира и одна земляная – напрашивается минус Диего. И тогда, может быть, – только может быть! – мы немножко наступим ифриту на хвост. Плюс Диего – и хвосты оторвут нам! В комплекте с остальными запчастями.
Нашего непробиваемого слово «кома» не впечатлило. Ну да, я ж еще шевелилась и издавала набор звуков, не доходящих до утрамбованного чувством вины мозга!
Диего начал с банального:
– Мария, нам с тобой надо поговорить…
И я поняла – и сну кранты, и покой мне только снится, и вечная память мне в коме!
– У-у-у! – простонала я, струсив от подступающего разговора, который ничем хорошим по определению не закончится. – Отдай руку – я буду страдать!
Диего безропотно выпустил ладонь. Я тут же отползла подальше, изображая помесь зубной и головной боли с добавкой гормонов стервозности.
– Нам нужно поговорить! – мрачно повторил мужчина.
– Нет! – подскочила я. – Никаких бесед! У нас карантин! Все молчат и кранты… карантинят! Молча! Поодиночке! Каждый в своем углу!
Диего мрачно пошевелил челюстью и попробовал пробиться вторично:
– И ты не хочешь от меня выслушать оправдания, где я был и почему отсутствовал сутки на работе? Не выслушаешь извинений? Не поругаешь? Не расскажешь, какой я нехороший бездельник и безответственный тип?
Я снова застонала. Ну за какие грехи мне все это?!
– А надо?.. – страдальчески сморщившись, тихо спросила я. – Можно я завтра тебе все вынесу – и вид, и выговор, и мозг, и зарплату? Давай сейчас расстанемся нетронутые эмоциями и с непобитыми чувствами.
– Но… – У Диего восстал дух противоречия. Господи, лучше бы у него восстала совесть!
Ну
– Хочешь побыть мучеником – сходи к Лёне, – едко посоветовала я. – Она тебе все пропишет соответственно трудовому и моральному кодексу. Хочешь – латынью загнет, хочешь по-юридически отшлепает! У меня сегодня в отношении тебя «железный занавес».
– А… – Видимо, заткнуть этого упрямца можно было только мной. Но себя стало жалко.
– Нет! – рявкнула я, агрессивно подскакивая. – «Но», и «А», и все прочее – не пройдут! Считай, что я – это триста спартанцев! Одна за всех! И вообще, у меня траур по Вольдемару! Дай пострадать, что не я его опять добила!
– У тебя на уме один Вольдемар! – вспылил Диего.
– Конечно, – изумилась я. – А где он, по-твоему, должен быть? Варианта три – один неприличный. Промежуточный – «на теле», как я понимаю, тоже не рассматривается?
Диего дернулся, но смолчал.
– Молодец! – одобрила я. – Если бы там кроме Натки, собаки, палки и мужика был еще и ты, я б точно не выжила. Хотя… тогда мы бы быстрее нашли березу… У тебя лопата в машине есть?
– Зачем? – отшатнулся испанец, глядя на меня с подозрением.
– «Скорая» сказала – если быстро закопать, то это не считается убийством. Так, грязевые ванны в закрытой клинике.
– И все же нам нужно прояснить… – завел свою шарманку Диего.
– Нам нужно прояснить, где ты будешь отсиживаться, пока мы будем танцевать перед ифритом танец живота! – перебила его я. Рявкнула: – Я – элементаль, хоть и низший! Моя стихия, как и у него, – огонь. Мы не можем уничтожить друг друга. Эфиры для него тоже недоступны и очень опасны, – продолжала я убеждать. – Лана, как земляная, вообще ему неподвластна, но зато имеет возможность связать его силы.
Диего молчал. Решил, видимо, дослушать мою лекцию до конца.
Я почти закруглилась:
– Для тебя ифрит – смертный приговор! А я совсем не хочу опять хоронить друзей. Слишком дорого они мне обходятся, слышишь?! Ты…
Диего, как настоящий упертый баран, полез на рожон опять:
– Но…
– Диего-как-там-тебя-егойтович, имей совесть! – взорвалась я. – Или ты имеешь ее, или я сейчас поимею тебя! Морально! С помощью Натки!
– Я тебя не оставлю! – упрямо заявил испанец, привставая с колен. Сейчас он выглядел черным леопардом, готовым броситься на жертву по любой причине.
– Или ты сидишь в окопе, или я спалю тебя сама! На фиг! Чтобы больше не переживать! И лягу спать! – Мои радужки приобрели цвет расплавленного золота, в них стало разгораться пламя. С кончиков пальцев заструился дымок.
– Тебе нельзя нервничать! – быстро сообщил мне испанец. Видимо, включил интеллект и вовремя сообразил, что с сонной и злой женщиной проводить серьезные беседы с утра пораньше – плохая идея.
– Чего это? – удивилась я, раздувая дым. – «И дым отечества нам сладок и приятен»… но не в кровати, радость, не в кровати!