Непротивление
Шрифт:
— Мне… мне надо на почтамт. Где у вас можно позвонить в Москву? — выговорил он не вполне вразумительно, и старомодный старичок приставил за ухом покрытую гречкой руку, вслушиваясь глазами.
— Чего вы? Я ведь тоже не здешний, к дочери приехал. Второй месяц я тут…
— Мне надо позвонить, — окрепшим голосом выговорил Александр. — Вы не знаете, где почтамт?
— А-а, почтамт, — расслышал старичок и, как крыльями, заколыхал краями панамки. — Знаю, знаю. Бывал. Из садочка выйдем, молодой человек, я и расскажу путь-дорожку. В Ленинграде… тут
— Нинель, это ты? Здравствуй!
— Господи, неужели? Я не верю, что это ты! У тебя другой какой-то голос. Это ты, Саша, ты? Господи, неужели?..
— Это я, Нинель. Я не вытерпел и позвонил тебе.
— Саша, миленький, ты так нужен сейчас. Но не приезжай, не приезжай, я тебя умоляю… У нас случилось ужасное. Не приезжай сейчас!
Он задохнулся от захлестнувшего его волнения, услышав ее голос, ее дыхание, такое приближенное чудом человеческого изобретения, что телефонная трубка в его ладони стала влажной.
— Что случилось? — спросил он хрипло и, не вытирая капли пота, защекотавшие виски, повторил: — Ничего не скрывай. Говори.
Она замолчала. Ее голос удалился и растаял в мышиных писках пространства:
— Плохо, Саша…
— Что «плохо»? Объясни как следует. Что значит «плохо»?
— Плохо с твоей мамой. Приходил Яблочков, был сначала у меня, потом у Максима со мной вместе. Очень был рассержен, что ты уехал…
— Что с мамой? — закричал Александр, ловя ускользающий ее голос. — Нинель, говори громче! В трубку говори! Куда ты исчезаешь? Чертова связь! Нинель, что с матерью? Говори, что у вас!
И опять, наслаиваясь на взвизги, на гудение воздушных далей, стали прорываться ее слова:
— … В булочной какой-то подонок… Его прозвище Летучая мышь. Ты знаешь такого? Он подкараулил в булочной твою мать и сказал ей, что ты убил человека и скрываешься в Москве, что тебя ищет милиция…
— Этого подонка придавлю, как крысу! Что с мамой? Что с мамой? Здорова? Что с мамой?
— Мама больна. Убили Эльдара. Господи!.. Его нашли во дворе, связанного проволокой. Пальцы на руках отрезаны, выколоты глаза. Они пытали его, чтобы он выдал им, где ты, Саша. Это звери, звери!
— Ясно. А что мама? Что говорит Яблочков? Что он?
— Он говорит…
— Что он говорит?
— Он вчера вечером отвез ее в больницу.
— Вчера вечером? Ясегодня выезжаю в Москву.
— Не надо, не надо! Не приезжай! Тебе нельзя! — воскликнула Нинель, и голос ее поперхнулся, упал до шепота: — Нельзя… У нас тут происходит что-то ужасное. Кирюшкин арестован. Понимаешь — Кирюшкин! Логачева вызывали на допрос. Какие-то подростки дежурят у нас в подъезде, провожают меня волчьими глазами. Не надо, Сашенька! Приедешь, когда все успокоится. Не приезжай! Не надо! Не приезжай, мой милый!..
Он погибал в клещах ее голоса. Известие об Эльдаре, страх за мать, за Нинель обвивали и сжимали его горячей духотой, теснотой кабины, ее надышанными человеческими запахами, и он безнадежно
— Я приеду завтра…
Ему почудилось — она заплакала, вскрикивая:
— Не надо, не приезжай! Саша, не приезжай!
— Я приеду завтра утром.
Глава тринадцатая
— Так чего нам делать с ним?
— Он сказал, что была санкция прокурора на арест? По всей видимости, он причастен к какому-то убийству, так я понял. Понял я, что его дело передается следственным органам прокуратуры, но достаточных оснований нет. Он говорил об экспертизе крови в машине. Это лишь косвенное доказательство.
— Лапшу на уши весит! Убег из Ленинграда! Пьяный до одури он, белая горячка! Прибил кого и напропалую запил. А ордена, видать, украл или содрал с кого. Сдать его в милицию, позвать проводника — и все дела! Вот чудак егорьевский, сам все и выболтал, пьянь или полоумный, что ль? Ехать в одном купе с убийцей оченно интересно, но не жалаю! Не за то деньги в спадьный вагон плачены. А ежели у него нож? Встанет, пырнет с пьяных глаз, сейчас много таких!
— Перестаньте кричать, он болен, не видите разве? Не пьян, а болен! То, что он наговорил в бреду, отнюдь не прямые и не косвенные доказательства. Они не свидетельствуют, что он кого-то убил. Он все время повторяет, что убит какой-то Эльдар… кто-то арестован. Какой-то Кириллов, Краюшкин, трудно понять.
— А вы вроде адвоката какого или из каких-то знатоков этого дела? Больно уж вы разбираетесь. Я ни бум-бум не понял, что он тут лопотал, а вы ухо навострили. Из адвокатов, видно? Из защитников? Уголовный мир защищали? Вы из добрых с душегубами, значит?
— Что-то в этом роде. Когда-то имел какое-то отношение. Так вот, дорогой сосед, чтобы инкриминировать убийство, нужны неопровержимые улики и доказательства, дознание и показания свидетелей, протокол экспертизы крови и судебно-медицинская и баллистическая экспертиза. Обвинитель доказывает преступление, а обвиняемый защищает свою невиновность. Прокуратура обвиняет, суд устанавливает преступника. До окончания этой процедуры убийцу пока назвать нельзя. Это вы поняли, дорогой сосед? Какого же пса вы изображаете из себя суд, да еще над незнакомым молодым офицером, который болен и едет с вами в одном купе?
— Крепко вы эти штуки-дрюки знаете. Ясныть — из адвокатов.
— Немного не точно. Несколько лет назад я был осужден и прошел через все, что полагалось. Выучил кодексы и постановления наизусть. Назубок.
— Ах, вон вы кто-о! Значит, птицу из своего гнезда приметили! А я-то кумекаю, что такое, что за защита объявилась! Уголовник человека убил, а вы ему: бред, мол, болен. Попал я в компанию, попа ал!..
— Если вы, дрянь такая, сейчас не замолчите, я вам расквашу толстую морду, а проводнику скажу, что вы в пьяном виде упали с верхней полки. Согласны на такой исход дела?