Нераспустившийся цветок

Энн Джуэл Э.

Он садится и снимает рубашку, затем оглядывается на будильник.

— Ты осознаешь, что у нас был секс около двадцати пяти минут назад.

Я киваю.

— Я могу сбегать купить пончик вместо этого.

Он протягивает руку, и я принимаю ее. Притягивая меня к себе на колени, он затягивает в рот один мой сосок, пристраивая свой член к моему входу, дразня мой клитор движениями вперед-назад.

Я выгибаю спину, и он сосет сосок сильнее, царапая его зубами, когда отпускает его, затем проделывает то же самое с другой грудью. Мне нравится

чувствовать, как его язык мучает мои соски.

— Заставь меня кончить… вот… так, — я закрываю глаза и позволяю ему привести меня к выносящему мозг оргазму только дразня языком соски и скользя теплой влажной головкой члена по моему клитору. — Да… Даааа! — я кричу громко и не сдерживаясь. Он начинает проскальзывать в меня, но я встаю с кровати.

— Куда ты…

Я поднимаю палец и усмехаюсь, затем иду в гардеробную. Через несколько секунд я выхожу с важным видом, одетая в черный кружевной бюстгальтер, который почти не скрывает моих сосков, и пару черных сапог, на высоких каблуках, длинной выше колена, без трусиков.

— О, святой Иисус, — дыхание Оливера становится тяжелым, когда его жадные глаза скользят по моему телу.

Я подхожу к комоду, где произошел несчастный случай, и наклоняюсь, хватаясь руками за край.

— Чего ты ждешь? — говорю я, глядя на него через плечо.

На его лице, лишенном эмоций, появляется улыбка, а его голубые глаза находят мои. Он встает, затем, хватая меня за бедра, слегка касается своим твердым членом моего входа.

— Ты, черт побери, мечта каждого парня, ты же знаешь это, правда? — он погружается в меня и несколько фотографий его семьи вместе с его наручными часами и какой-то мелочью дребезжат на комоде. Стон вырывается из его груди, когда он останавливается, погруженный глубоко во мне.

— Я хочу быть только твоей фантазией, Оли.

— Миссия выполнена, — говорит он сквозь стиснутые зубы, затем выходит и резко входит в меня снова и снова, увеличивая скорость и силу с каждым ударом.

***

Оливер

Зверски больно от того, как сильно я полюбил ее за последние несколько недель. Я сижу на краю кровати и наблюдаю, как она продолжает раскладывать свои вещи в шкафу и ящиках комода, которые я освободил для нее. Она снова в шортах и футболке, но у меня перед глазами она все еще в тех сапогах и кружевном бюстгальтере. Одно я знаю наверняка… я никогда не смогу взять кошелек и часы с комода, не вспомнив ее, склонившуюся над ним и спрашивающую, чего я жду.

Она не представляет, как тяжело мне было смотреть на ее спину сегодня. Те шрамы показывают, насколько сильно она отдается мне на самом деле, насколько она мне доверяет. Вивьен вся на виду, ничего не скрывает, принимает меня таким, каков я есть, и я самый счастливый ублюдок. Она заслуживает того же, и каждый раз, когда я думаю, что слова правды, моей правды, готовы сорваться, этого не происходит. Я не могу сказать их ей. Будто они приклеены к моей душе и это всего лишь

вопрос времени, когда она вырвет их из меня.

— Ты страшно молчалив, мистер Конрад. Слишком много секса сегодня? — она усмехается, складывая коробки у двери, что следовало делать мне. Вместо этого я потерялся в своем собственном мире жалости к себе.

Я протягиваю руку, и она берет ее, снова отдавая мне все с полным доверием. Притягивая ее к себе между ног, я кладу щеку ей на грудь, в то время как, едва касаясь пальцами, глажу ее ноги с тыльной стороны.

— Я люблю тебя, ты же знаешь это, да?

— Знаю, — она проскальзывает пальцами мне в волосы.

— Хорошо, потому что однажды ты можешь подвергнуть сомнению мою любовь к тебе, но не нужно этого делать, — я смотрю на нее и вижу обеспокоенность, отраженную в морщинках на ее лбу.

Она передвигает руки к моему лицу, оставляя свои ладони на моих щеках.

— Хорошо.

— Неважно что, я серьезно. Обещай, что никогда не забудешь, как сильно я люблю тебя и как сильно недостоин тебя, но я эгоист, поэтому для меня невозможно отпустить тебя.

— Оли, ты пугаешь меня.

Я обнимаю ее сильнее, будто могу физически соединить с собой, чтобы ничто никогда не смогло бы нас разделить.

— Не пугайся.

Она отклоняется назад и смотрит на меня.

— Ты умираешь?

Я смеюсь.

— Мы все умираем, а когда ты не надеваешь белье, ты убиваешь меня немножечко быстрее с каждым днем.

— Я серьезно, — она закатывает глаза.

— Я тоже, — усмехаюсь я. — Но я не больше умираю, чем ты.

Она отходит назад, открывая последнюю коробку. Вытаскивая флисовое одеяло, она бросает его на кровать рядом со мной, затем она вытаскивает подушку и прижимает ее к груди. Кусая от волнения нижнюю губу, она смотрит на меня.

— Мне нравится спать головой на подушке.

Бл*дь!

Я тяжело сглатываю и медленно качаю головой.

— Я не могу.

— Она не для тебя, только для меня…

— Я не могу, — я стараюсь, чтобы злость не прокралась в мой голос.

Она делает шаг по направлению ко мне с подушкой, и я чувствую, как на коже выступают капельки пота.

— Вивьен? — я вытягиваю руку и качаю головой быстрее. Она останавливается. — Помнишь, что я только что тебе сказал?

Она кивает.

Я пытаюсь контролировать свое дыхание и выровнять голос.

— Хорошо, тогда тебе нужно избавиться от чертовой подушки до того, как я порву ее на лохмотья.

Печальное выражение на ее лице опустошает меня, но я не могу изменить того, что происходит и ненавижу себя за это. Как бы я не хотел притвориться и сделать вид, что внутренний страх не съедает меня живьем, я не могу.

Несколько слезинок падают из ее глаз, затем она разворачивается, кладет подушку обратно в коробку и несет ее вниз. Я не могу дышать, когда пот стекает по моему лицу. Я сбрасываю одежду и прыгаю в холодный душ. Раскаяние накатывает на меня быстрее, чем вода.