Нераспустившийся цветок
Шрифт:
Он пытается встать, но падает назад на задницу. Ченс смеется.
— Что смешного, черт возьми? Что не так с вами обоими? Почему вы оба сидите в коридоре, напившись в хлам в середине дня? — я смотрю налево на дверь. В ней торчит топор со сломанной рукояткой. Я вытаскиваю ключ из кармана и трясу им перед ними. — Кажется менее разрушительным, чем топор, не думаете?
Оливер подходит, чтобы схватить его, но я убираю его.
— Почему мой ключ у тебя?
— Я положила его себе в карман в
Он зажмуривает глаза и качает головой, будто это поможет ему протрезветь.
— В чем был вопрос?
— Ух! Ты со мной или отпускаешь меня? Почему вы оба пьяны? И что, черт возьми, означает подушка с фотографией твоей дочери на ней посреди пустой комнаты? — я указываю на дверь.
Ченс смотрит на Оливера.
— Брат, ты хранишь по…
— Убирайся! — Оливер скрипит сквозь зубы.
— Это так бля…
— УБИРАЙСЯ!
Ченс встает на ноги и, спотыкаясь, идет к лестнице.
— Не смей садиться за руль, — говорю Ченсу, не отводя взгляда от Оливера.
— Я вызову такси, — отвечает он, спускаясь по ступенькам.
Оливер опускает голову и трет виски.
— Моя голова убивает меня. Так что выбери один.
— Что?
— Выбери один вопрос, который имеет самое большое значение прямо сейчас.
Я становлюсь на колени между его согнутых ног. Он смотрит на меня с душераздирающими эмоциями, затаившимися в его остекленевших голубых глазах.
— Ты позволишь мне уйти? — шепчу я с таким страхом, что его ответ будет мне пощечиной.
— Никогда.
— Тогда ладно, — киваю я. Вздыхая с отчаянным облегчением, мы обнимаемся, будто цепляемся за жизнь.
***
Спина кричит в протесте, а температура тела достигает точки кипения. Мы все еще находимся в коридоре. Тело Оливера наполовину обернуто вокруг меня, а его голова лежит на моей груди. Не знаю, как долго мы спали, надеюсь, достаточно долго, чтобы алкоголь испарился из его крови.
— Оли? — шепчу я, проводя пальцами по его волосам.
Он что-то бубнит.
— Оли, проснись.
Он приподнимает голову, чтобы посмотреть мне в глаза.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что выбрала меня.
Я улыбаюсь.
— Думаю, все было наоборот.
— Нет, когда ты выбрала нас, а не мое прошлое… ты выбрала меня.
— Я всегда буду выбирать тебя. Не отступать, помни.
— Не отступать, — он усмехается и перекатывает меня, чтобы я оказалась сверху него. — Ты не позволила мне закончить ранее, — я закрываю глаза, когда его губы трутся о мои. — Мне следовало позволить тебе уйти, но ты стала моим восходом. Я нуждаюсь в тебе, когда темнота угрожает накрыть меня.
— Когда это?
— Всегда.
Ох, Оли…
Наши лица так близко, как только можно, но не соприкасаются.
— Ты таращишься на мои веснушки, — я трусь своим носом
— Потому что они такие чертовски классные.
— Заткнись. Ямочки классные. А веснушки — пятнистые, хаотичные и неряшливые.
— Неряшливые? — он смеется.
— Да, прямо как я сейчас: неряшливая и потная. Мне нужно принять душ.
— Ванна?
Я усмехаюсь и киваю.
Мы наполняем ванну… чересчур, благодаря тому, что мы не в состоянии держать руки при себе, когда голые.
— У нас будет полно уборки к тому времени, как выберемся отсюда, — говорю я, опускаясь в воду между его ног. Я люблю его глубокую ванну на ножках.
— Мы добавим это к списку неряшливости с твоими веснушками.
— Ха-ха-ха! — я ложусь спиной ему на грудь и скольжу пальцами по его ногам.
— Так как прошли выходные?
— Великолепно, на самом деле. Я чувствую себя свободной. Болезненный груз вранья родителям снят. Они плохо себя чувствуют, потому что я думала, что должна защитить их от правды, но они не разозлились.
— А твой виновный в нарушении супружеской неверности парень?
— Они думают, что мы оба сумасшедшие, но они принимают это, — смеюсь я.
— Принимают это?
— Да, а что?
— Как много ты им рассказала?
— Я рассказала им, что твоя жена психически не здорова, потому что ваш ребенок умер. Это трагедия, и я уверена, что ты не хочешь, чтобы об этом знал весь мир, но они мои родители, и мне нужно было объяснить им ситуацию.
Он не отвечает.
— Ты сердишься?
Он обнимает меня и целует в макушку.
— Нет… не сержусь.
Спустя двадцать минут мы молчим, и температура воды опускается настолько, что вызывает мурашки по коже, и мы выходим. Я оборачиваю полотенце вокруг тела и расчесываю волосы, пока Оливер идет в спальню.
— Ты ужасно тих, — говорю я, хватая одну из его футболок из комода и надевая ее.
Он сидит на краю кровати в одних трусах, повесив голову.
— Я работал допоздна… много. Быть младшим юристом в фирме означает, что тебе приходится долго работать. Мы оба об этом знали, когда я получил должность. Причина, по которой я искал работу в Портленде, это чтобы ее родители были рядом и помогали, когда родится ребенок.
Он рассказывает мне всё, а я не могу пошевелиться. Я хочу сесть рядом с ним, держать его за руку… хоть что-то, но я замерла перед комодом, в шаге от него, полностью парализованная.
— Схватки начались в пять утра за две недели до указанного срока. Закончилось тем, что ей сделали кесарево сечение. Мелани была крошечной, но такой… — его голос ломается, — …сильной, — он качает головой. — Боже, она была такой сильной. Кэролайн тяжело выздоравливала, но ее мама оставалась с нами, чтобы помогать. Партнеры на фирме настаивали, чтобы я сделал недельный перерыв и работал дома. Я думал, что у нас все хорошо, что мы уставшие и истощенные, но у нас все хорошо.