Нерассказанная история США
Шрифт:
Кеннеди считал лунную гонку настолько важной для его собственного престижа и престижа страны, что его поворот на 180 градусов в сентябре 1963 года оказался полной неожиданностью. Он заявил:
«Наконец поле, на котором Соединенные Штаты и Советский Союз обладают особыми возможностями – космическая сфера, – позволяет нам выйти на новый уровень сотрудничества во имя совместного исследования и управления космосом в дальнейшем. Среди этих возможностей и совместный полет на Луну. В космосе не возникнет проблем с суверенитетом: резолюцией данной ассамблеи члены ООН объявили об отказе от каких бы то ни было территориальных претензий в космическом пространстве и на поверхности небесных тел и провозгласили применение
В последние – весьма примечательные – месяцы своей жизни Кеннеди даже размышлял о смене курса в отношении правительства Кастро, а ведь именно он так осложнил отношения с этой страной своей категорически неправильной политикой. Но, так же как и в случае с Вьетнамом, когда он, готовясь к выводу войск, цеплялся за мечту о победе, Кеннеди санкционировал новый раунд диверсий ЦРУ против Кубы, не теряя в то же время надежды на дружбу и мир с Фиделем Кастро. Его двойственность в отношении к Кастро отражала, как в капле воды, его двойственность по отношению ко всей Латинской Америке. Он говорил о демократии и реформах, продолжая в то же время помогать удержаться у власти жестоким диктаторским режимам, и даже поддержал военный переворот в Гватемале в марте 1963 года.
И все же Кеннеди начал пересматривать политику США в отношении Латинской Америки. В апреле 1963 года корреспондент телеканала ABC News Лиза Говард взяла интервью у Фиделя Кастро и сообщила, что кубинский лидер настроен на нормализацию отношений с США в случае, если сама Америка в этом заинтересована. Американская разведка знала, что Кастро разочаровался в СССР после его капитуляции во время Карибского кризиса и искал способы уменьшить зависимость от своего прежнего союзника. В сентябре 1963 года Кеннеди попросил журналиста и дипломата Уильяма Эттвуда оценить возможность восстановления отношений с руководством Кубы. И хотя посол США в ООН Эдлай Стивенсон уполномочил Эттвуда «попытаться установить контакты» с кубинским послом Карлосом Лечугой по вопросам диалога с Кастро, он также с сожалением добавил, что «за Кубу по-прежнему отвечает ЦРУ», поэтому ни на что особенное рассчитывать не стоит 171.
Между Эттвудом и Лечугой состоялись несколько конструктивных бесед, однако просьба Эттвуда о встрече с Кастро удовлетворена не была, поскольку такая встреча не была бы «полезной в нынешней ситуации». Кеннеди попытался зайти с другой стороны. Французский журналист Жан Даниэль, старый друг Эттвуда, собирался взять у Кастро интервью. Эттвуд попросил его перед этим взять интервью у Кеннеди. В этом интервью Кеннеди отозвался о Кубинской революции с неожиданной симпатией:
«Думаю, ни в одной стране мира, включая Африку и любой другой регион под колониальным владычеством, экономическая колонизация, унижение и эксплуатация не были более жестокими, чем на Кубе во время правления режима Батисты, частично вследствие политики моей страны… Я поддерживаю декларацию Фиделя Кастро в Сьерра-Маэстра, в которой он призвал к справедливости и в особенности к избавлению Кубы от коррупции. И я скажу даже больше: Батиста в какой-то мере олицетворял многие грехи США. Теперь настало время расплатиться за эти грехи. В отношении режима Батисты я солидарен с первыми кубинскими революционерами. Здесь не должно оставаться неясностей»172.
За
«Я все еще надеюсь, что у руля в Северной Америке станет лидер (и почему бы не Кеннеди, у него есть для этого все возможности!), который, забыв о рейтингах, начнет бороться с трестами, говорить правду и – что самое важное – даст другим государствам возможность поступать так, как они сами считают нужным. Кеннеди все еще может оказаться таким человеком. У него есть шанс стать в глазах истории величайшим президентом США, лидером, который поймет, что сосуществование капиталистов и социалистов возможно, даже в обеих Америках. Он может стать президентом даже более великим, чем Линкольн»173.
Всего через год после Карибского кризиса с Джеком [108] Кеннеди, старым солдатом холодной войны, произошли значительные изменения. Они с Н. С. Хрущевым предприняли шаги к разрядке напряженности в холодной войне, которые казались немыслимыми ни в октябре 1962 года, ни на протяжении всех предыдущих 16 лет. Они были врагами, в любой момент готовыми к броску. 7 ноября губернатор Нью-Йорка Нельсон Рокфеллер объявил о своем намерении участвовать в праймериз Республиканской партии по выдвижению кандидата на президентский пост. В последующие две недели он подвергал политику Кеннеди постоянным нападкам. Он обвинял Кеннеди в мягкости по отношению к коммунизму. Президент «наивно полагал», что советское руководство «благоразумно, готово к компромиссам и стремится к фундаментальному урегулированию с западными странами». В результате «наша безопасность была подорвана». Он не остановил агрессию коммунистов в Лаосе. Он не смог предоставить воздушную поддержку во время вторжения в заливе Свиней и «безразлично наблюдал за строительством Берлинской стены». А Договор о запрещении ядерных испытаний в трех средах «глубоко шокировал» европейских союзников США174.
108
Джек – уменьшительная форма от имени Джон.
Но гнев Рокфеллера не шел ни в какое сравнение с той яростью, какую испытывали ЦРУ и КНШ, руководство которых Кеннеди постоянно раздражал с самого начала своего президентства. Летом 1962 года Кеннеди прочел сигнальный экземпляр будущего бестселлера Флетчера Нибела и Чарльза Бейли «Семь дней в мае», в котором рассказывалось о военном перевороте в США. Идея романа пришла в голову Нибелу во время интервью с генералом Кертисом Лемеем. Кеннеди тогда сказал одному своему другу:
«Это возможно. Такое может произойти в нашей стране… Если в стране молодой президент и у него возникает проблема, подобная заливу Свиней, начинаются определенные сложности. Военные будут критиковать его за глаза, но это можно было бы списать на обычное недовольство военных контролем со стороны гражданских. Затем, случись второй залив Свиней, реакция в стране была бы следующая: “Он что, слишком молод и неопытен?” Военные считали бы едва ли не своим патриотическим долгом сохранить единство нации, и лишь одному Богу известно, защитой какой демократии они мотивировали бы свержение законно избранной власти. А случись третий залив Свиней, это произошло бы наверняка»175.