Неро Корлеоне
Шрифт:
— Неро, пойдем поиграем немножко на рояле.
И тогда они шли в дом Кагеля и ложились поперек клавиш, так что фрау Кагель наверху тряслась от страха в постели.
Время от времени вспыхивали драки. То Тимми пытался приставать к малютке Кляйст, то генеральская собака без поводка гонялась за старой Кларой, то являлся с визитом какой-нибудь пес, не желавший считаться с установленными правилами, то приходилось вразумить какую-нибудь особо дерзкую большую сороку — тут Неро пускал в дело свою белую лапу и иной раз возвращался домой только к утру, взъерошенный, мокрый, грязный, и Изольда вздыхала:
— И где ты только бродишь, мой голубочек.
— В
Иногда он приносил особенно крупную мышь с густой шерстью, бросал к ее ногам и ворковал:
— Вот, моя красавица, сшей себе воротничок! — Затем сворачивался клубком в постели Изольды и слушал, как она сетует:
— О! Я ведь только что постелила чистое белье, а впрочем, все равно, спи спокойно, мой маленький принц.
Так проходили годы. Волосы у Роберта редели, очки становились толще, Изольда наконец-то научилась печь блинчики, которые не прилипали к сковородке, а Неро и Роза были по-кошачьи очень счастливы. Иногда приходилось, конечно, терпеть мелкие неприятности — поездку к ветеринару, прививку, ежегодно два глистогонных курса, когда их пичкали отвратительной на вкус настой, а летом вонючие ошейники от клещей, которые Карлхайнц, по просьбе Неро, тут же перегрызал. Но в целом мир был хорошо организован. Один, два, три раза в год Изольда и Роберт ездили в Италию, и тогда о доме, саде и кошках заботилась фрау Виганд. Но и фрау Виганд Неро крепко подобрал под коготь, как он любил говорить. Веревки из нее вил. Фрау Виганд делала все для своих маленьких любимцев. Она не просто нарезала говяжью печенку на аппетитные кусочки, нет! Она слегка обжаривала их на сливочном масле. И тарелки с едой фрау Виганд выставляла не только утром в девять и вечером в шесть, нет! Днем тоже можно было закусить, потому что фрау Виганд без устали твердила: «Голод причиняет такие страдания!» Она покупала на рынке свежую рыбу, а по вечерам Розе разрешалось не только лежать на ее постели, нет! Она могла даже спать у нее под одеялом, что при Изольде было запрещено. То есть Изольда, вероятно, стерпела бы и это, но классическая фраза Роберта в подобных обстоятельствах звучала так: «Еще чего!»
Роза становилась все круглее, у Неро появились первые седые волоски возле носа, и теперь он часами дремал, лежа под сливой. Никто не осмеливался мешать ему — кто-нибудь из его подружек или многочисленных детей непременно сидел поблизости и охранял его сон. В одну из зим умер Карлхайнц. Фройляйн фон Кляйст, в величайшему огорчению Неро, уехала вместе со своей картезианкой в более аристократичный Дюссельдорф.
— Прощай, малютка Кляйст, — печально пропел Неро. — Чао, bella, я никогда тебя не забуду.
С тех пор он все чаще лежал с Карлом, котом господина Кагеля, в пухлых кожаных креслах, смотрел по телевизору старые фильмы, слушал, как Изольда зовет его, бегая по поселку.
— Ты понимаешь женщин? — спрашивал он у Карла. — Я нет. В них есть что-то беспокойное, по-моему.
Однажды Роза заболела. Началось с кашля. Он был сухой, лающий, и, конечно, Изольда засунула ее в кошачью корзину и поехала к дорогому ветеринару. Тот сделал укол, выписал таблетки и посадил под домашний арест. Но кашель не проходил, к нему добавилась ангина, и Роза, именно Роза, больше не могла есть и все худела и худела. Печальное зрелище, прямо сердце разрывается!
— Она старая, — сказал доктор, — надо подождать, может быть, она выкарабкается.
Но Роза не выкарабкалась. Ночами Изольда сидела около ее корзины, было куплено электроодеяло, в шарики с мясным фаршем закатывали витамины, но однажды утром все было кончено: маленькая, но уже не круглая Роза навсегда закрыла свои косящие голубые глаза, вздохнула, громко всхрапнула, а потом просто перестала дышать. Кончик ее язычка, как всегда, лежал между зубов, но она больше не проснулась.
Неро словно окаменел. Забился под кровать, ничего не ел, не умывался. Глаза Изольды покраснели от слез. Она завернула Розу в изумительной красоты кружевную ночную рубашку, которую Роберт когда-то привез ей из Венеции, «чтобы похоронить кошечку в итальянском». И Роберт выкопал в саду под магнолией могилку. Изольда часто сидела там на белом стуле, оплакивая свою Розу, а Неро лежал у нее на коленях, убитый горем. Плакал ли он? Точно не поймешь. Быть может, он просто щурился на солнце, но сидел тихо, печально, а мыши дерзко шныряли вокруг и шушукались:
— Ну что, Корлеоне, состарился, а?
И этой осенью Изольда с Робертом опять собрались в Италию вместе со своими чемоданами, полными книг.
— Я не в силах оставить этого маленького печального бедняжку здесь одного, — сказала Изольда, а Роберт ответил:
— Фрау Виганд сделает для него все.
— И все-таки, — вздохнула Изольда, — ему так грустно без своей девочки… а теперь вот и без нас… давай возьмем его с собой.
— Ты что, сошла с ума? — сказал Роберт. — Десять часов на машине, ты ведь помнишь…
— Да, да, — сказала Изольда, — но тогда он был совсем маленький. Теперь он справится, всю дорогу наверняка проспит. И, может быть, его утешит встреча с родиной.
Родина.
При этом слове Неро, несмотря на всю свою скорбь, навострил уши. Он закрыл глаза, и перед ним возник двор, Мадоннина, его мать, старая собака, осел, куры. Он услышал шелест серебристых листьев олив и вспомнил, где у крестьянина была грядка с кошачьей мятой. Родина! В конце концов, tutti santi in colonna,святые угодники, он же итальянец, он был стар, он устал, и вдруг ему захотелось побывать дома. Он знал, что теперь надо старательно увиваться вокруг Изольды, тогда она возьмет его с собой. За долгие годы Неро прекрасно понял: в будничных делах последнее слово не за Робертом. Тот, конечно, разбирался, нужно ли американцам вмешиваться в дела на Гаити или нет, стоит ли голосовать за зеленых или нет, упадет ли американский доллар или поднимется и хороший ли писатель Петер Хандке или нет. А Изольда распоряжалась, что сварить, пора ли ставить елку, когда и куда поехать и разрешается ли кошкам спать на кровати или нет. (Им разрешалось).
Изольда решила, что Неро поедет вместе с ними в Италию. На сей раз от услуг фрау Виганд отказались, дом заперли, и Неро покорился судьбе: десять часов в корзине. Он глубоко вздохнул, свернулся клубком и уснул без единой жалобы. Ему снилось первое долгое путешествие много лет назад, с Розой, его маленькой сестренкой, ему снились итальянские ночи, когда небо синее, а звезды ближе, чем в Германии, аромат дров в каминах и его мать Мадоннина, о которой он пятнадцать лет не вспоминал.