Нерон
Шрифт:
Нерон решил совершенствовать свое мастерство. По правде говоря, голос у него был слабый и недостаточно чистый. Чтобы усилить его, Нерон пользовался приемами, которые в ту пору были в ходу у тогдашних профессиональных певцов: ложась в постель, он клал себе на грудь оловянную пластинку, воздерживался от некоторых блюд, время от времени приказывал вызывать у себя рвоту.
Другое увлечение, которому молодой правитель предавался все чаще, были состязания колесниц. Вскоре он не пропускал ни одного заезда. Правда, Нерон посещал цирк тайно, занимал не официальную ложу, но место, откуда его не могли увидеть. В своих покоях он часто забавлялся, расставляя на столе фигурки колесниц.
Нерон понимал, что цезарю не все дозволено. Если бы открылись его увлечения,
Как Агриппина, так и Сенека закрывали глаза на увеселения и забавы Нерона. По их мнению, цезарь мог бы с большей пользой проводить время, занимаясь изучением красноречия и права; однако пусть лучше интересуется пением и гонками, нежели важными государственными делами, ему еще рано заниматься ими, поэтому хорошо, что не мешает своим опекунам.
Еще одной причиной, по которой к утехам Нерона относились снисходительно, была борьба, начавшаяся между Агриппиной и Паллантом, с одной стороны, и Сенекой и Бурром — с другой. Двое последних опасались, что если Агриппина захватит всю власть в свои руки, то вернутся мрачные времена Тиберия и Калигулы, ибо не раз уже могли убедиться в ее жестокости, неукротимом честолюбии и подозрительности. В равной степени у обоих государственных мужей вызывала отвращение связь матери императора с Паллантом, о которой ходили всякие омерзительные слухи.
Если сенат осмелился утвердить отмену адвокатских гонораров и освободить квесторов от организации игр, то лишь потому, что чувствовал поддержку Сенеки и Бурра. Шло скрытое единоборство между Агриппиной и двумя этими сановниками. Императрица якобы отстаивала установления умершего мужа, но, в сущности, попросту не могла допустить, чтобы сенат решал что-либо без ее благоволения. Она поступила крайне опрометчиво, ввязываясь вообще в это дело и выступая с призывом сохранить заведенные Клавдием порядки. Ибо сын ненавидел покойного. Он, правда, произнес надгробную речь, которую написал Сенека, однако в частных беседах по примеру того же Сенеки отзывался о своем приемном отце самыми нелестными словами, обвиняя его в том же, что и автор «Отыквления…»: в глупости и жестокости! Свою ненависть он простер столь далеко, что так и не разрешил соорудить Божественному внушительный, прочный склеп. Позже Нерон приостановил и постройку святилища Клавдия, оплаченного Агриппиной. Не удивительно, что Нерон с радостью использовал возможность отменить по крайней мере часть того, что утвердил Клавдий, он делал это тем охотнее, что одновременно приобретал благосклонность сената.
Итак, Агриппина вооружила против себя сына, а заодно выяснилось, что она не так всесильна, как предполагалось.
Армения
Однако не честолюбие Агриппины и не ребяческие забавы Нерона доставляли Сенеке и Бурру больше всего хлопот. По-настоящему беспокоило их (как и всю столицу) положение на Востоке.
Когда принимали армянских послов, Агриппина порывалась взойти на трибуну, и только самообладание Сенеки предотвратило скандал. Инцидент был неприятным, это правда, однако мрачные вести, с которыми прибыли армяне, оказались подлинным потрясением.
Уже десятки лет две державы соперничали в стремлении подчинить своему влиянию прекрасную высокогорную страну, откуда струятся истоки Евфрата и Тигра, — Армению; с запада ей угрожали козни Рима, а подчас даже и римские войска, с востока же — армии парфян. Мнение же самих жителей нищего края мало кого заботило; им приходилось становиться на сторону того, кто в данный момент превосходил силой. При Клавдии на армянский престол путем измен и преступлений попал царский сын Радамист, родом из соседней Иберии. Римские наместники соседних провинций получили от него деньги и оказали ему свою поддержку. Тем временем парфянский царь Вологез решил посадить в Армении своего брата Тиридата, что ему и удалось в 52 году. Радамист бежал. Наступила, однако, суровая зима, голод и мор. Парфяне отступили, Радамист вернулся и жестоко покарал армян, обвиняя их в предательстве и содействии парфянам. Террор вызвал восстание. Покинутый всеми, Радамист, обратившись в бегство, мог рассчитывать лишь на быстроту своих коней. Его сопровождала жена Зенобия. Беременная, она не могла вынести верховой езды по горному бездорожью. Но Радамисту нельзя было ни остановиться, ни даже замедлить бег своих коней. Однако он не хотел бросить жену на произвол врагов. Он пронзил Зенобию мечом, а тело ее бросил в реку Араке, воды которого через некоторое время вынесли ее на берег. Местные пастухи нашли Зенобию, тяжело раненную, но живую. Перевязали рану как умели и доставили несчастную женщину в столицу страны, Артаксат, где уже пребывал Тиридат. Тот принял жену своего смертельного врага со всеми почестями.
Посланцы армян (тех, разумеется, которые держали сторону римлян) сообщили императору именно об этом последнем повороте событий: страна в руках Тиридата и парфян!
В Риме едва не началась паника. Парфяне были грозными врагами. Любой ребенок в Риме знал, что столетие назад, в 53 году до нашей эры, они нанесли страшное поражение армии триумвира Марка Кассия в Северной Месопотамии. Лет через пятнадцать они захватили Сирию и Малую Азию; их с трудом удалось вытеснить. Парфянский поход Марка Антония в 38 году до нашей эры закончился поражением. Со времен императора Августа угроза вторжения со стороны парфян уменьшилась, однако объяснялось это не военными успехами римлян, а внутренними раздорами в парфянском царстве; императорская дипломатия сумела хорошо сыграть на этом в своих целях. Теперь положение могло решительно измениться: парфяне, казалось, переходили в наступление. А тем временем на римском троне — неопытный юноша! Как сможет он справиться с тяготами большой войны и ловушками политической игры коварных восточных деспотов?
Несомненная заслуга Сенеки и Бурра была в том, что, действуя энергично, они успокоили охваченный паникой народ и, кроме того, отдалили непосредственную опасность войны. Они убедили маловеров в самой империи и врагов у ее границ, что хотя император и очень молод, но у него имеются опытные и мудрые советники.
Был объявлен дополнительный набор в восточные легионы. Обратились к Антиоху, властителю Коммагены в восточной части Малой Азии, и к царю Агриппе, правящему значительной частью Иудеи. Эти владения в Иудее Агриппа получил в предыдущем году благодаря милостям Клавдия: новый император также проявил к нему благосклонность, дав ему два города у Генисаретского озера и один округ за Иорданом, укрепив тем самым позиции царя, который был известен, как и вся его семья, своей преданностью Риму, владел же он страной, где то и дело вспыхивали беспорядки.
В районе горного Евфрата располагались два небольших вассальных государства: по правому берегу реки — Малая Армения, по левому — Софена. В первом посадили теперь царя Аристобула, во втором — Сохема. Аристобул доводился близким родственником Агриппе и происходил из Иудеи. Своему царствованию в государстве, столь далеком от родных мест, он обязан был тому, что его предки благодаря бракам оказались связаны с армянской династией и даже управляли страной, правда недолго. Отдавая ныне им Малую Армению и Софену, римляне демонстрировали народам у Евфрата, что способны награждать верных людей, и укрепляли границу на опасном участке.
Но в основном они оставили на прежних должностях всех наместников восточных провинций, так как не решились производить такого рода перемещения в столь напряженную пору. Итак, легатом Сирии остался Уммидий Квадрат, прокуратором же Иудеи — Антоний Феликс. Зато назначили нового легата провинции Каппадокии и Галатии в Малой Азии. Это были естественные становища для намеченного похода в Армению, либо же, в случае наступления парфян, — район возможного отпора. Поэтому власть должен здесь держать в руках хороший военачальник. Избрали на это место Гнея Домиция Корбулона.