Нерон
Шрифт:
Подлинным автором обращения был, вероятно, Сенека. Возможно также, что он знал о готовящемся умерщвлении Британника. Бурру были подчинены стражники, а следовательно, и офицер, надзиравший за Локустой. Впрочем, оба — и Сенека и Бурр — со страхом наблюдали, как Агриппина стремится использовать Британника против Нерона, так как их собственное возвышение было связано только с императором. Во всяком случае, советники Нерона не осудили его поступка и не покинули дворец. Наоборот, они развернули еще более энергичную деятельность в общегосударственных делах. Они считали: то, что произошло, было всего лишь политической необходимостью.
Впрочем, точно так же отнеслось к случившемуся и большинство жителей столицы. Все скорбели по поводу злосчастной судьбы Британника, но все единодушно
Охотники за наследством
Постепенно смолкли мрачные отголоски смерти Британника. В городе вспоминали об этом все реже и спокойнее. Другое занимало теперь мысли жителей столицы. Дело вроде прозаическое, по существу же захватившее тогда всех. Нерон и его советники проявили большой политический талант, сумев отвлечь таким образом всеобщее внимание от недавней драмы. Они выдвинули проект изменений в законе о наследовании и в самой процедуре составления завещания. Проект сразу стал предметом страстных споров, снискав новому правительству множество сторонников.
Не было римского гражданина, которого бы этот вопрос не волновал. Каждый мечтал о получении наследства — ибо каким еще другим путем можно быстро обогатиться? — каждый заботился также о том, чтобы все у него обстояло в порядке и с собственным завещанием. В этом деле римляне уже издавна были крайне скрупулезны. Они придавали огромное значение изъявлению последней воли согласно требованиям права. Из-за нередкой в состоятельных семьях бездетности проблема с наследованием имущества усложнялась. А составление завещания оправдывало себя и потому, что уже одними посулами наследства можно было завоевать себе множество до гроба преданных друзей. Кто ловко пускал в ход такие посулы и умело менял завещания, пробуждая все новые надежды, тот прибавлял себе и значения, и богатства. Ибо какой бы человек не разделил интересы друга, зная, что после его смерти получит часть старательно сколоченного добра?
Будущие наследники в свою очередь сами оказывались в почете у других охотников за наследством. Все общество было оплетено тонкой сетью связанных с завещаниями надежд, иллюзий, афер и даже преступлений. Так как нередко бумаги фальсифицировались, смерть «благодетеля-завещателя» столь же часто ускорялась.
Петроний не отказал себе в удовольствии высмеять и эту сторону римской жизни. Герои его сатирического повествования выслушали во время пира у Трималхиона такую вот речь хозяина: «Друзья… рабы тоже люди: одним с нами молоком вскормлены, и не виноваты они, что рок их обездолил. Однако по моей милости скоро все напьются вольной воды. Я их всех в завещании своем отпускаю на свободу. Филаргиру, кроме того, отдаю его сожительницу и поместьице. Кариону — домик, двадесятину и кровать с постелью. Фортунату же делаю главной наследницей и поручаю ее всем друзьям моим. Все это я сейчас объявляю для того, чтобы челядь меня уже теперь любила так же, как будет любить, когда я умру» [29] .
29
Петроний. Сатирикон. М. — Л., 1924. С. 125–126. Пер. Б. Ярхо.
Все принялись благодарить хозяина за его благодеяния; он же, оставив шутку, велел принести экземпляр завещания и среди воплей разочарованных домочадцев прочел его от начала до конца.
Герои Петрония позже оказались в подлинной республике охотников за наследством. Это произошло при драматических обстоятельствах. При шторме на море их корабль затонул; друзья чудом спаслись. Направляясь в глубь континента, они издалека заметили какой-то город. Повстречавшийся им крестьянин объяснил, что это Кротон, древний град, некогда один из первых в Италии. Потерпевшие кораблекрушение стали с нетерпением выспрашивать его, что за люди там живут и чем они занимаются. Крестьянин им ответил на это:
«Дорогие мои, если вы купцы, то смените профессию и попытайтесь здесь заработать на жизнь по-иному. Если же вы — люди смекалистые, то перед вами прямой путь к обогащению. В этом городе наука не процветает, а порядочность и благородство нравов не в чести. Знайте же, что все, кого вы здесь ни встретите, делятся на две категории: это либо дичь, либо охотники. Детьми здесь никто не обзаводится, ведь тот, кто имеет своих наследников, того не приглашают ни на пиршество, ни на зрелище, никакие услады его не ждут. Отверженный, он теряется в толпе. Зато те, которые ни разу не связали себя брачными узами и не имеют близких родственников, достигают самых высоких вершин. Вступите же в город, который напоминает поле во время чумы: куда ни взглянешь, всюду растерзанные трупы, а над ними вороны, терзающие их» [30].
30
Там же. С. 186.
Один из потерпевших кораблекрушение, Эвмольп, тотчас почуял выгоду. Он сказал:
— Мне по душе такой вид заработка! Почему бы нам не разыграть комедию? Приобретем состояние!
Они сочинили сказочку и вызубрили ее наизусть: Эвмольп потерял сына, юношу немалых способностей, подававшего большие надежды. Несчастный старец покинул родной город, ибо не мок сдержать слез, ежедневно созерцая друзей сына и его могилу. Однако корабль, на котором он плыл, затонул, двадцать миллионов наличными оказались на дне. Но не это огорчает старика, а отсутствие необходимого количества слуг, отчего ущемлено его собственное достоинство. Из нескольких десятков слуг, находившихся с ним на борту, уцелело несколько, всего лишь эта жалкая горстка! А ведь в Африке у него на тридцать миллионов земель и ссуд, рабов же такое количество, что он мог бы завоевать с ними Карфаген!
Договорились, что Эвмольп будет все время кашлять, жаловаться на расстройство желудка, отказываясь от всех блюд, говорить исключительно о деньгах, просиживать над счетами, проклинать, что земля не возвращает вложенных в нее средств, сокрушаться по поводу неурожая, а больше всего заниматься исправлениями в завещании. Остальные прикинутся его рабами.
Они направились прямо в город. При сем мнимые слуги несли багаж с крайним недовольством, непрестанно ропща. Особенно негодовал Коракс, он то и дело швырял торбы, проклиная спешку, восклицая, что бросит тюки или же убежит с ними.
«Ну и ну! Что я — вьючное животное или баржа для перевозки камней? Я нанялся работать как человек, а не лошадь! Я такой же свободный, как и вы, хотя отец оставил меня нищим!» [31]
Чтобы придать большую выразительность своему недовольству, он что ни шаг громко испускал ветры. Гиттон смеялся над этим до упаду, а Эвмольп тем временем завел разговор о сущности эпической поэзии, подкрепляя его декламацией своего произведения о гражданской войне. Так, перемежая свой путь ругательствами, поэзией, испусканием ветров, они наконец доплелись до города, расположенного на высокой горе. Их усилия были щедро вознаграждены. Кротонские вороны тотчас же учуяли падаль. Охотники сбежались толпой и наперегонки добивались расположения миллионера, который уже еле дышал. Никогда прежде мошенникам не сопутствовала столь большая удача. Эвмольп, однако, беспокоился: что, если какой-нибудь ловкач-охотник пошлет разведчиков в Африку и разоблачит наши обманы? Или Коракс предаст нас из зависти? Он вздыхал:
31
Там же. С. 188.