Нерон
Шрифт:
По берегу тянулись великолепные постройки императорской виллы. Освежаясь прохладой от озер, в Сублаквее часто пировали на свежем воздухе. В то знойное лето молния однажды ударила в столовую сервировку, приготовленную для пира в саду. Никто не пострадал, все, однако, сочли это дурным предзнаменованием для властителя и благоприятным для Плавта, так как Сублаквей административно относился к Тибуру, откуда происходил его род.
И все же, несмотря на знамения, которые могли обеспокоить человека даже менее подозрительного, Нерон обошелся с Плавтом благоразумно. Он послал ему письмо с просьбой, чтобы тот отправился в свои владения в Азии и таким образом устранил почву для слухов.
Изгнаннику, жертве кометы, сопутствовала жена и несколько ближайших друзей. Был среди них и философ Музоний Руф, который пользовался
Толки об опасности, грозящей Нерону, с отъездом Рубеллия Плавта не прекратились. Они вспыхнули с новой силой, когда император тяжело заболел после купания в водозаборе около Сублаквея. Это было начало акведука, подводившего холодный горный поток к самой столице; он назывался Aqua Marcia, функционирует и поныне. Нерона соблазнила прохлада кристально чистой воды. Купание сочли святотатством, ибо родники акведука почитались священными. Потому и в болезни императора видели свидетельство гнева богов. Но на самом деле наказания заслуживали владельцы загородных поместий, которые самовольно отводили с акведуков воду для садов и плавательных бассейнов, так что до города ее доходило мало.
Во время этой болезни один из придворных воскликнул у ложа Нерона:
— Случись с тобой непоправимое — и нашей империи конец!
На что император ответил:
— Однако государство нашло бы еще опору в лице одного человека…
— В ком же именно? — хором поинтересовались изумленные льстецы.
— Я имею в виду Меммия, — отозвался Нерон.
Это свидетельствовало о том, что он недурно разбирается в человеческих достоинствах. У старика Меммия была слава замечательного организатора и полководца. Как преемник Поппея Сабина, деда возлюбленной Нерона, он долгое время являлся наместником балканских провинций. Пользовался всеобщем уважением. В одном только можно было его упрекнуть: уступил Калигуле свою жену Лоллию Паулину и во время свадьбы исполнял роль отца невесты. Кто, однако, воспротивился бы безумцу на троне, каким был Калигула?
Нерон оправился от болезни, но тем временем пришли вести о катастрофических бурях и землетрясениях в Греции и Малой Азии. Наиболее ощутимо в Азии пострадал город Лаодикея. Город, однако, был богат и скоро восстал из руин, даже без помощи государства. Правительство же взяло на себя заботу об итальянских городах, пришедших в упадок из-за массовой эмиграции в провинциях. В два из них, Тарент и Анций, направили колонистов — бывших солдат. Обоим городам присвоили статус колоний, как и Путеолам. План заселения не дал ожидаемого эффекта: ветераны предпочитали оставаться в провинциях, где провели немало лет, служа в легионах. Сторонники астрологии торжествовали. Недобрая сила кометы продолжалась и в 61 году заявила о себе еще более угрожающим образом. В Британии кровь лилась потоками. Погибло около восьмидесяти тысяч римлян и значительно больше коренных жителей острова. Какое-то время казалось, что Британия навсегда будет потеряна для империи.
Начало восстанию положило племя иценов, населявших нынешний Норфолк. Поскольку при захвате острова Клавдием они встали на сторону завоевателя, то сохранили частичную независимость, хотя землями к югу и западу от них стал управлять непосредственно Рим. В 61 году вождь иценов Прасутаг умер. Он знал, что римляне воспользуются его смертью, чтобы присоединить эту землю к империи. Поэтому в своем завещании назначил императора своим основным наследником, надеясь тем самым сохранить для жены и дочерей по крайней мере часть владений, народу же — остатки свободы. Эта уловка не удалась. Ибо вскоре явился вступать в права наследования императорский прокуратор Кат Дециан. Он не ограничился тем, что полагалось цезарю согласно воле умершего, но рассматривай] всю страну как собственность нового хозяина, то есть в действительности как свою. Алчность и жестокость Ката были беспримерны. Ни в какой другой провинции такое самоуправство никому не сошло бы с рук, но Британия постоянно трактовалась как театр военных действий, и по этой причине чиновникам было предоставлено больше свободы.
У богатых иценов отняли имущество, с родственниками царя обращались как с рабами. У них потребовали возврата всех подарков, которые годами раздавал Клавдий, чтобы снискать себе расположение племен. Слуги прокуратора изнасиловали обеих дочерей Прасутага, мать же их, царицу Боудикку, которая бросилась им на помощь, избили и обесчестили.
Жаждущая мести Боудикка сделалась душой восстания, которое готовилось в глубочайшей тайне. За Боудиккой пошли не только ицены, но и множество племен, живших к тому времени в границах провинции, главным образом тринобанты, расселившиеся в нынешнем Эссексе к северо-востоку от Лондона. И их тоже римская администрация притесняла различными способами. Но хуже чиновников и сборщиков налогов были римские торговцы и банкиры, которые прибыли вместе с армией и на протяжении двадцати лет сильно преуспели. Они не только скупали за бесценок трофеи и рабов, но также наживались и на простодушии бриттов, впервые сталкивавшихся с системой высокоорганизованной экономики. Им ссужали деньги на приобретение предметов и уплату налогов. Бритты легко входили в долги, не задумываясь, что придется отдать либо вдвое больше, либо вовсе лишиться имущества, а то и личной свободы. Одним из крупнейших тузов ростовщичества был Сенека. Поговаривали, что в одной Британии он ссудил (разумеется, через посредников) сорок миллионов!
Однако самой кровоточащей раной для тринобантов являлась римская колония Камулодун (ныне Кольчестер). Поселившиеся там ветераны изгоняли, выбрасывали из домов прежних жителей, а других облагали данью в пользу возведенного в городе храма Божественного Клавдия. Некоторые представители британской знати активно помогали захватчикам в притеснении своих соотечественников.
Слухи о крупном заговоре дошли до Камулодуна, но колонисты не хотели этому верить. Они не позаботились даже о сооружении временных укреплений — крепостных стен город еще не имел. Те, что попугливее, стремясь склонить остальных к действиям, принялись рассказывать о неких зловещих знаках: опрокинулось изваяние богини Победы; в пустом театре кто-то услышал странные завывания и стоны; в водах возле устья Темзы увидели изображение разрушенного города. На всякий случай власти колонии попросили прокуратора Ката прислать вооруженный отряд, но тот мог дать лишь двести воинов.
Именно это представляло куда большую опасность, нежели слухи и предсказания паникеров: в округе не было ни одного крупного гарнизона. Ближайший IX легион находился в Линдуме (ныне Линкольн), то есть в ста двадцати милях; лагерь II легиона располагался в Глевуме (ныне Глостер); остальные же войска, XIV и часть XX легиона, находились еще дальше, у северо-западных берегов Уэльса. Там под командованием полководца-наместника Светония Паулина армия готовилась к захвату острова Мона, ныне именуемого Англси.
Этот маленький, убогий островок был тогда сердцем свободной Британии. Тут находился центр друидизма. Эта мрачная религия, благодаря фанатизму и сплоченной организации жрецов, издавна оказывала огромное влияние на все кельтские племена. На Мону стекались дары со всей Британии, отсюда же шли призывы к неотступной борьбе с захватчиками. Каждый воитель, преследуемый римлянами, находил здесь приют и помощь. В священных рощах Моны совершались древние культовые церемонии с приношением кровавых человеческих жертв.
Для римлян овладение островом было очевидной политической необходимостью. Но они стремились к этому также как враги друидов. Это была единственная религия, которую они не признавали, хотя в принципе римляне сохраняли терпимость к верованиям покоренных народов.
Пролив, отделяющий Мону от Британии, — узкий и мелкий, но переправа на кораблях с плоскими днищами произошла успешно. Конники добрались вплавь, на лошадях. Легионеров, однако, ужаснуло необыкновенное зрелище: на берегу стояли многочисленные ряды воинов, а среди них бегали женщины с распущенными волосами, завывая и размахивая факелами; друиды вздымали руки и осыпали проклятиями подплывающих легионеров. Но страх быстро миновал. Солдаты спрыгнули с кораблей и сплоченными отрядами пошли в наступление. Оказалось, что никакие молитвы и заклинания не притупляют острия мечей. После короткой отчаянной схватки вповалку рядами полегли на берегу воины, друиды и жрицы. Римляне приступили к вырубке священных рощ.