Нерозначники
Шрифт:
– - Да нет у нас никакого лесовина, -- всхлипывая, сказала медведица.
– - Никанора только знаю. Да он такой злобный старик! Хорошее нипошто ладить не станет. Да и какую медведицу он... Мариница рядом живёт -- так она старая уже. Какая из неё мать! Ролька с пестуном ходит -- тоже опасно. Другие... Не знаю я!
– - и вовсе разрыдалась.
– - Ой, старая! Ну и что?! Ты сама потом приглядывать за ним будешь, беду отводить...
Медведица перестала плакать, недоверчиво глянула из-под влажных век.
– - А, не получится!
– - Соня безнадёжно
– - Тут вот чего делать надобно, -- шёпотом продолжала она.
– - Всё равно один медвежонок у людей будет. Зоопарка или цирка там ему не миновать -- это уж по-всякому. Надо и второго твоего тоже к людям пристроить.
– - Как?!
– - медведица ажно подскочила.
– - Ты слушай!
– - Соня ещё ближе придвинулась.
– - Тут закон такой. У всех в неправильных условиях суть ломается. Карта меняется генетишная. А опасное это дело. Превратится ишо в невесть что и живику погубит напостоянно.
У медведицы от страха глаза побелели.
– - Вот и оставят тебя, чтобы приглядывала. Ну и как родной образец... То есть я хотела сказать...
– - А нельзя, чтобы дочка на воле была?
– - перебила медведица.
– - А сынишка пускай уж в... у людей.
– - Охота, что ли, с одним возиться?.. Окочурится в зоопарке, и дело с концом. А тебя отправят куда подальше -- в другие миры. Чтоб забылась...
– - Хорошо-хорошо, -- согласилась медведица.
– - Только кому мы малышку отдадим?
– - Да хоть вот Елиму, -- важно буркнула Соня.
– - Я слышала, хороший человек.
– - Елиму? Можно...
– - неуверенно проговорила медведица.
– - Только как?
– - Об этом, подруга, не беспокойся, -- засмеялась Соня и опять с опаской обернулась.
– - Только ты там смотри не пробулькнись про меня. Говори: мол, сама придумала, своим умом дошла. А лучше ничего не говори, дурочкой прикинься: ничего не понимаю, дескать, что вы ко мне пристали...
С первого раза не удалось им медвежонка Елиму пристроить. Как раз в том самом случае, когда он подумал, что мать-медведица поблизости. Жалко, конечно, ведь ладно всё было устроено. Оляпку с Сердышом подговорили, как полагается. Как уж Сердыш старался! Как старался! На три дня после того голос потерял, порвал меха на гармони.
А во второй раз уже ладом вышло. Опять всё Сонька Прибириха придумала. Да и попросила она, знаешь, кое-кого из неплотных подсобить по знакомству...
В одну из ночей Елиму сон привиделся. Ясный такой, какие редкостно случаются. Всё действо будто в его избушке произошло. Сидит Елим возле окошка и корзину с лозы плетёт. Давненько уж этим делом не занимался, а вот разохотилось ему в кой-то веки, да по весне -- где и лозы взять? Чудно, право. И не корзину вовсе, а вроде как колыбель мастерит, уж больно по форме подходяще.
Протаскивает лозину через оплётку, и вдруг в дверь постучали. Неуверенно так-то, тихо вовсе.
– -
– - откликнулся Елим.
Но никто не вошёл, только опять робко стукнули.
– - Эхма, и прохвосты куда подевались? Проводили бы гостя, -- Елим прошёл к двери. Глянул на крюк -- и впрямь не заперто. Подивился так-то да и вовсе оторопел, когда двери отворил. Смотрит Елим: женщина на пороге стоит, и ребятёнок у неё на руках. Молодая такая и красивая. Волосы русые из-под платка выглядывают, глаза карие и заплаканные. Большие вовсе глаза, на Елима с мольбой смотрят, и словно с укором чуть. Плачет и просит, чтобы ребятёнка приютил. Странные слова говорит:
– - Нет у меня теперь молока, да и согреть нечем малышку. Спаси, Елимушка, дочку мою. А я приходить буду, рядышком буду всегда...
По имени, слышь-ка, его назвала. А позади неё Сердыш и Оляпка стоят, хвостами крутят. И не лают вовсе, словно ту женщину знают хорошо. Оляпка скулит даже, будто Елиму знак подаёт и просит заодно. И дитёнок заплакал и закнехтел.
Старик взял ребёнка на руки, а женщина радостно улыбнулась и сказала:
– - Настей зовут, -- и пропала тотчас же, будто и не было её вовсе.
Оляпка залаяла звонко и давай кружиться, на небо глядючи. Сердыш тут же топчется и тоже вверх пялится, но молчит, словно онемел от удивления.
Тут Елим и проснулся.
– - Приснится же такое!
– - проворчал он и на другой бок поворотился.
– - Чай, не молодой дитями обзаводиться. Воспитал ужо своих, отнянчился.
А Оляпка всё лает и лает за окном.
– - Эка! И взаправду чевой-то стряслось, -- удивился старик. И тут ещё рёв какой-то странный услышал, чудной вовсе, будто хрипатое всхлипывание.
Из избушки старик торопко вышел, глянул, а на углу, на комлях, медвежонок висит. За стреху передними лапами уцепился и ревёт, дрожа от страха. Оляпка на него лает, Сердыш сипит, бухтит потерянным голосом.
Елим опасливо оглянулся. Признал всё же того медвежонка, которого в лесу видел. А вокруг тишина редкостная, деревья в темноте чернеют и не шелохнутся даже.
– - Неужто тот медвежонок? Без мамки, что ль, остался?
– - догадался старик.
Медвежонок не удержался и вниз сорвался. На траву плюхнулся, распластался на пузе и на лапы подняться не может. Ослабел, верно, от голода, да и от испуга обессилил. Пялит мокрые глазёнки и хнычет, уж вовсе как дитя человеческое.
Оляпка с Сердышом все пути перекрыли -- куда ему бежать? Да он и сам не пытается. Елим его фуфайкой накрыл -- побоялся когтей и зубов острых. А он и не рвётся, сжался в комочек и засопел, запыхтел в своротке.
– - То-то. Будешь у меня знать, как в чужой дом лезть, -- шутейно пригрозил старик.
– - А мамаша твоя придёт -- ужо задам ей! Узнает у меня, как дитя одного без присмотра оставлять!
В дом медвежонка понёс, и Оляпка с Сердышом вслед запросились. Ткнулись носами в ноги и не отлипли, пока в избушке не очутились. Сели вокруг найдёныша, пасти раззявили и дивуются, как на чудо.