Нерозначники
Шрифт:
Сердыш тоже подошёл, поздоровался...
А Настя словно и не рада. Идёт сонная, фыркает, бормочет недовольно, снег с лапёх стряхивает, словно кусучих муравьёв отшвыривает. "И кто эту зиму выдумал?
– - думала она.
– - Видать, никакого понимания нет".
– - Ну-ка, покажись, -- Елим вокруг Насти обошёл, скрестив руки на груди, полюбовался сдаля.
А она и впрямь ладная. Шёрстка на ней добрая, лоснится, серебрится на свету. Рваное ухо и неприметно вовсе, густым мехом обросло. Сама полнёхонькая, кругластая.
– - Ох и доча
– - восхитился Елим.
– - Надоть нам, Настасья, ночью идти, а то, не ровен час, какой-нибудь ведмедь таку красоту увидит и всюю зиму ворочаться будет и уснуть не сможет...
Настя помялась на лапах да и хынькнула: ну и пускай, дескать, ворочаются. Подумаешь! Знать их не хочу! Все -- предатели!
– - А то ещё шатучую жисть поведёт да натворит делов? А и загибнет зазря... от любви-то...
– - совестил Елим.
Настя и носом не повела.
– - А и ладно!
– - махнул рукой Елим.
– - Ихова дело. Пущай пропадают! А наший от нас всё равно не уйдёт. Мы тебе, Настасья, весной такого кавалера найдём! Тебя-то, красавицу таку, и с дитём взамуж возьмут, и с двумями...
Крутнулась Настя нетерпеливо на месте, точно уходить собралась.
– - Эхма, что ж это я, старый!
– - хватился Елим.
– - Оконфузил девку, в краску вогнал. Ладноть, ладноть, не серчай на старика, -- и ласково погладил Настю по голове, стряхнул с уха снежинки.
– - Сейчас пойдём. Покажешь, в какой сторонке спаленку застелила. Буду оттедова всех охотников выгонять, в другую сторону усылать. Не сумлевайся, в спокое почивать будешь. А лыжи у меня -- вот они, давно дожидаются. Всё спрашивали: где там наша Настёна, почему не приходит?
А как Насте не прийти? На сродственников не посмотрит -- и уснуть спокойно не сможет. Думала и Тальку (внучка это Елима) увидеть, а её не оказалось. "Наверно, -- решила Настя, -- уже в спячку легла".
На проводы Елим Сердыша взял. Оляпка тоже просилась, но старик отговорил.
– - Ты уж, Ляпушка, дома оставайся, -- наставлял он.
– - Приглядывай тут. Снегу, вишь, как набухало, с твоим росточком утопнешь ишо. Где потом искать? Вот усядется немного, тогда...
Так-то без Оляпки и в путь отправились.
По лесу идут, и у Елима сердце радуется. По сторонам любуется и на Настю поглядывает. Вон она уже какая -- взрослая да ладная, и не забывает родителя.
– - Глянь-ко, доча, красота какая! Белёхонько, чистенько... до чего лес нарядный, а! А ты от такой красоты бежишь...
Настя рядышком держится, бредёт, не торопится. Слушает, что Елим рассказывает, и то и дело в глаза ему заглядывает. За годы научилась слова разные понимать.
– - Эй, зверюшки-хохотушки, расчищай дорогу! Наша Настя-королева едет на берлогу!
– - залихватски прокричал старик.
Настя всё равно смурная, только укорчиво на родителя глянула.
А Елим знай болобонит не переставаючи, с весёлого сердца слова складывает. Ну и по сторонам не забывает поглядывать. Всё подмечает: тут лось
Сердыш тоже ни одного следка не пропускает, причуивает, обнюхивает старательно, окунает нос в каждую ямку -- вся мордаха в снегу. А если следы и натопы в сторонку идут, не отвлекается. Как истинный сторожей, рядом держится.
– - Как там, по-доброму берложку изладила?
– - беспокоился Елим.
– - Нанесла мяконького? Надо, надо. Тебе чтоб сладко спать, а медвежонок, коли с титьки сорвётся, так чтоб не ушибся.
Кивнула Настя будто бы. Всё разговор какой-никакой.
– - Родишь, как полагается, со всеми удобствами. Сама-то дурёха -- большенькая, потому смотри, медвежонки у тебя махонькие появятся, с бурундука, можа чуть поболе. Тебе-то, понятно, откель знать: впервой замужем.
Медведица засопела и вопрошающе посмотрела на родителя.
– - Да!
– - наставлял Елим.
– - Аккуратней будь, а то ворочаться начнёшь и помнёшь медвежонков. Да когтища, смотри, поглубже спрячь! А то как бритвы наманикюрила. Начнёшь ишо махать ими -- где тут медвежонкам уберечься?! Рот не разевай без надобности... Ну, а ежели... всяко бывает... хоть жирку и прилично нацепила, а молока коли не будет, тащи сразу медвежонков домой. Выкормим, ничего, ишо тучнее тебя будут, каких свет не видывал! Папанька-то громадина какая!.. А ты у меня! Эха!
Настя опять с укором глянула, покачала головой.
– - Сейчас, поди, спит Огонёк твой? А, Настён? То-то. А тебе мучайся... Думать надо и за себя и за детей. Его-то дело нехитрое: оманкрутил девку -- и дрыхни себе усю зиму. И горя не знай. А тебе хлопот столько!.. Медвежонки появятся -- какой тут сон. Так, дремота одна. И то... ухи в разные стороны держать надо. Да глазком дитяток ощупывать, за здоровьишком смотреть. Худое что примечать... А ему -- спи и спи, сны весёлые разглядывай...
До берложки ещё далече было, когда Настя остановилась. Встала -- и ни с места, и на Елима выжидающе глянула.
– - Чевой-то? Никак пришли?
– - оглянулся по сторонам старик.
– - А-а! Понимаю, доча, понимаю... Не пустишь болтуна дальше? Ты ужо прости радетеля свово, никак с языком совладать не могу. Да и не увидимся скоко с тобой! Ох-хо-хо! Али пожалела старика? Видишь, как мучаюсь, каждой ёлочке кланяюсь. А далее и вовсе, небось, ползком придётся?
Лес и правда тёмный да густой пошёл. Ели тесными рядками выстроились, лапами зелёными мохнатыми друг за дружку держатся, ходу вовсе не дают. То тут, то там кокорины вповалку лежат да выворотни вздымаются, а из-под снега валежины да бурелом капканами щетинятся. Только и поглядывай, как бы лыжу ни заломило.