Нерозначники
Шрифт:
Только поднялся -- и опомниться не успел, видит: он уже в избушке какой-то. Комнатёнка просторная, занавеси на окнах. Он возле печи стоит -- вместо пенька креселко старенькое, простенькое такое: материя потёртая, на подлокотниках лоскутья рваные, полировка сшарканная. В комнате убранство не ахти какое. Стол посреди, скатёркой накрытый, а возле стены лежанка широконькая. На ней шубы и шкуры старые повалены. Вроде как балаган охотничий, вот только печка добротная, не мансейка какая-нибудь. Жарко она полыхает, дрова в ней потрескивают,
А ковра того и нет, вместо него пол дощатый. И Мираша нет, как и не было вовсе.
– - Пурга до утра будет, вы уж тут переночуйте, -- колоколила Юля. Сама-то она уже в платьишке простом, фартуком повязанная.
– - Сейчас я вас покормлю... а завтра уж утречком и домой.
Смотрит Елим и дивуется, чует: ноги подкашиваются, слабота наплывать стала. Сел в кресло и уж не щипает себя: смирился... сон не сон, а ничего не поделаешь.
Убрала косулька со стола лампу керосиновую, на окно поставила. И тотчас же -- скажи на милость!
– - на скатёрке кушанья разные объявились... Тут тебе и салаты всякие разные, и колбаса, и сало. Посерёдке ваза с фруктами диковинными, заморскими.
Юля по-хозяйски оглядела стол, проверила весёлым глазком, всё ли на месте, и говорит с гординкой в голосе:
– - Я тут вам салатов вкусных наготовила, фруктов. Сама-то я их не ем...
Да только Елим и вовсе посмяк, даже столу богатому не обрадовался. Юля вдруг и опомнилась...
– - Ой, да вы, дедушка, совсем расклеились!
– - ахнула она и поворотилась к печке. Мгновение какое-то спиной красовалась, а обернулась -- у неё уже поднос на руках, а на нём чашка большенькая, с напитком, верно, каким.
– - Выпейте, дедушка, -- поставила она перед Елимом чашку (на поглядку чай и есть) и ну нахваливать: -- Это очень вкусный чай, с лесных трав. А уж целительный! Вижу, напуганы вы и увойкались сильно. Вы, дедушка, не думайте, мы только добро делаем. Вот спасли вас... Опасаться кромешников надо, от них всё зло. А мы добрые.
– - Да уж...
– - протянул Елим, и непонятно, согласился ли он с Юлей, или засомневался отчего-то.
Однако чашку принял, подержал её в ладонях, чуя теплоту в руках и будто раздумавшись о чём.
– - Да вы пейте, пейте, -- засмеялась Юля.
– - Думаете, зелье какое? Отрава?
– - А что мне потрава, -- храбрился старик.
– - Пожил уж своё, смерти не страшусь, -- и спокохонько отхлебнул.
– - Чудной вкус, -- похвалил он и тут же насмелился и говорит шутя: -- Скоренько у тебя, дочка, получается...
А Юлька и рада-прерада, засмеялась звонко и опять к печке повернулась.
И впрямь чудное питьё: Елим почуял, как по телу горячая кровь пошла, и всякий спуг с него сошёл. Выпил до донышка и вовсе бодрый стал. Точно помолодел. И будто в добром доме себя увидел -- так и потянуло старика на беседу.
– - Слышал, -- говорит, -- что в лесу лешаки водятся, так это -- в сказках да байках... Неужто не брёх?
– - Да вы кушайте,
Открыла крышку, а там -- жаркое пышущее. Парит духовито -- так ароматно и вкусно пахнет! Юля ещё покопалась в печи и блюдо принесла. На нём утка запечённая, всякой зеленью обложена, приправами присыпана. Румяна корочка шипит, швыркает. Только, вишь, поспела...
Огладил Елим бородёжку важно -- ничем его уже не удивишь, не поразишь. Насчёт хлеба только полюбопытствовал:
– - Хлеб-то у тебя чудной, хозяюшка. Как и пекла?
Хлеб и правда на поглядку. Полковриги на ломти порезаны, но не до конца, а так, что крепятся друг с дружкой. И каждый ломоток, на удивление, из разной муки испечён. Один -- белый, пшеничный хлебец, другой -- ржаной, а остальные -- из разных замесов, по составам и рецептам несхожие.
– - Ага, -- согласилась Юля, -- чудной упекай. И полезный очень. Я, правда, его не ем...
Сердыш давно уже вкусные запахи учуял. Кружит вокруг стола, пол хвостом подметая, и всё норовит в глаза косуле заглянуть. А ей некогда: стол со всем старанием обставляет. Сердыш возьми и заскули плаксиво.
– - Подожди, и тебе положу, -- отмахнулась Юля. Ушла опять в другую комнату, а вернулась -- в руках у неё... миска Сердыша, такая же малированная, с цветками жёлтыми. Где и взяла -- верно, выкрала из избы Елима...
Наложила из чугунка жаркое полную миску, с горкой ажно набухала. Картошки -- самую малость, одни мясные кусища. Сердыш чуть язык не проглотил, когда Юля перед ним миску поставила.
– - На уж, ешь. Только не кусайся больше...
– - и погладила его по лохматой голове.
Елим сам к столу подвинулся. Наемся, думает, напьюсь, а там уж будь что будет.
– - Вы кушайте, кушайте, -- ухаживала Юля.
– - Не полопаешь -- не потопаешь. А вам силы ох как нужны: до дому ещё добираться.
– - Сама тоже присела за стол и аккуратно есть стала.
Вовсе не так, как Сердыш. Сунул тот мордаху в миску и хрумкает, и чавкает, и хлопает языком -- и где культура? А Юля в одной руке колбасы пруток зажала, в другой -- вилку легонько держит. Спокойно ест и крошки не просыплет. И говорит, говорит, не умолкает. А тут и до главного дошла...
– - Мы так и так бы вас спасли, -- задушевно заверила она.
– - Мы хорошим людям всегда помогаем. Многие и не знают даже, что лесовины их спасли. Они ведь не видят нас. А вот вы -- видите...
– - Юля помялась чуть и дальше сказывать стала: -- Дар у вас есть... очень редкий дар...
– - Эхма, -- старик даже испугался.
– - Так эта впервой со мной такое. Можа, пройдёт?
– - Нет, -- заверила Юля, -- если дар появился, то -- всё...
– - Рысь на озере, слышь-ко, дочка, токо видел...