Нерозначники
Шрифт:
Только Елим ушёл, Игнат сразу шасть -- к Паленихе. Как-никак какая-то там она ему родственница -- седьмая вода на киселе. Поздороваться вроде как, а сам думает: авось что и выведаю, неужто и впрямь волков не слыхать?
В двери сунулся, а Палениха тут же и давай причитать да жалиться. Мол, из дому выйти нельзя, лось шальной по дворам шастает, в окна заглядывает. Рога у него такие, что и глядеть страшно. Палениха развела руки в стороны, но мало ей показалось...
– - Рук не хватит, каки рога...
– - поведала старушка, горестно качая головой и вздыхая тяжко.
– - А следы его глядела... вон с тую миску печатки. Копыта вострые...
– - Не смеюсь я, -- снял улыбу Игнат.
– - Большой, говоришь, лось? Это хорошо, хорошо... Ты лучше скажи, волки сильно... не беспокоят?
– - будто сочувствуя, спросил Игнат.
– - Волки...
– - задумалась Палениха.
– - Да не слыхать их. Ты лучше слушай, чео баушка скажет. Я вона что думаю: можа, это и не лось вовсе, а обрутень какой?.. А ты не смейся! Нече над стариками надсмехаться. Молод ишо. А я уж поглядела в своей жизни, поглядела...
– - старушка скукожилась вся, точно страх перед глазами встал.
– - И тут нечисто дело, нечисто. Собаки лося этого не трогают, и Елим к нему близко подходит... Это как?
Раньше Палениха с Елимом не то что душа в душу, а согласно жили -- куда им деревеньку делить? А тут поругались отчего-то, и после того старушка подначивать Елима стала. В любом разговоре подтычку про него ввернёт острую и куснёт при встрече.
Игнат лишь пожал плечами.
– - Гляжу я на Елима...
– - Палениха пытливо посмотрела на сродственника.
– - То медведей в доме держит, то лиса у него была... а тут лось... можа, того... с лешаками знается?
Хотел посмеяться Игнат, да смекнул, как выгоду извлечь. Решил поддержать баушку... да своё приплёл:
– - Верно говоришь. Сам за ним странности примечаю. Мне сегодня хвалился: захочу, говорит, напущу волков, захочу -- прогоню. Вот и думай после этого...
Так-то и проговорили весь вечер, потаённые странности за Елимом припоминая.
Кабы знать им, что разговор их, до единого словечка, Юля-косуля слышала... Как Игнат приехал, она сразу за ним пригляд вести стала. Невидимая и тут рядышком с Паленихой присела и все планы да намеренья вызнала.
На следующий день Игнат охотиться решил. Затемно ещё наметил выйти, чтобы Елим не приметил. Всю ночь худо спал, прикидывал, вишь, сколь в Окуне весу может быть (не поленился, слышь-ка, хоть и потемну, а сходил, на следы лосиные глянул). "Может, центнера четыре, -- смекал убойца, -- а то и полтонны... Да нет, поболе будет, поболе". Потом всё планировал, как мясо в город вывозить будет. Да кому сколько -- с барского-то плеча... Да сколь продаст да выручит... "Надо бы бердану новую справить. Эх, снегоход бы купить...".
Утром Грома пинком поднял.
– - Чего разлёгся?! Сохатого брать будем, -- сам хмурится, не выспался.
Гром оскалился -- так они друг дружку привечают, обычное дело, -- а об охоте услышал -- обрадовался, гавкнул с довольства.
Игнат позавтракал на скорую руку, а Грома погнал от себя, да с ухмылкой: иди, дескать, в лесу ищи. Злит, понятно, перед охотой, распыляет.
Следы лосиные распутывать не пришлось. Все-то они в одну сторону в лес уходят. Наведывался, получается, Окунь со стороны заказника и возвращался туда же. Такую тропу проложил, что и на санях без хлопот проехать можно. Удивился Игнат, но только тайные наумки погнал -- те, что Палениха
Правит Игнат по натопу, знай лыжами подаёт -- легко ему идти. Сторожится, конечно, всё думает, что недалеко лось на лёжку ушёл, ну и путь короткий прикидывает.
Грома вперёд пустил. Тот уж учённый, не впервой ему сохатого скрадывать. Игнат и не печётся, знает, что Гром ему знак подаст.
Да только дорога вовсе неблизкая оказалась. В заказник не пошла, а в еловые угоры повернула. "Вот и ладно, -- подумал Игнат, -- ещё лучше: с егерями не встречаться". А дальше и версту, и две, и пять отмахали, а сохатого всё нет... "Недаром Палениха говорила, что старик с лешаками знается, -- вдруг подумал Игнат да и ещё лише озлился: -- Ну, встретишься ты мне, я из тебя нечистый дух вышибу!"
Так осерчал, что всё вокруг примечать перестал, лыжами только отмеряет привычно и кровавыми глазами ворочает. Лихо так запамятовался, что чуть на Грома не налетел. Тот глянул на хозяина, осудил будто: мол, тихо ты, зря тебя на охоту взял. А сам причуивает, уши навострил, водит ими пытливо и по склону на закраек осинника смотрит. Постоял так-то и пошёл крадучись. Игнат -- за ним, не дыша. И ружьё изготовил. К опушке перед просекой подкрались, глянул Игнат и оторопел враз. Лось полосатый прямо посреди просеки стоит, в открытую, и не таится даже. И словно задумался о чём. К Игнату боком так-то, будто прикинул, как лучше встать, чтобы Игнату ловчее стрелять было...
Убойца и не раздумывал, тут же ружьё к плечу притянул. Палец на курке скрючил и из-под прищура выцелил под лопатку, в самое сердце наметился.
Двинул курок... и осечка случилась.
Ругнулся Игнат, а видит: лось -- ни с места, даже ухом не повёл.
– - Стой, зараза, не шевелись, -- шипел убойца.
– - Окунь, блин. Сейчас я тебя под жабры и загарпуню.
Чуть взгляд оторвал, глядит, а это и не лось -- косуля стоит...
Тотчас же у Игната мыслишка в голове промелькнула, что очень она на ту похожа, которую осенью губил. Но не зацепилась мыслишка... Протёр Игнат глаза, словно от наваждения отмахнулся, а она всё стоит, косуля эта...
– - Ну, лешаки, я вам!..-- приложился решительно к ружью да громыхнул разом, да с двух стволов.
Косуля в снег и повалилась.
Не успел убойца и ружья отнять, как вдруг сверху откуда-то на него орёл-беркут свалился. Ухватился за ружьё когтистыми лапами, закрючил крепко приклад да и рванул на себя. Игнат и помыслить не успел, отшатнулся в испуге, а ружьё всё-таки удержал. Беркут ещё раз подал крыльями и со всего размаху хлобыстнул браконьера по ушам, да острым клювом по темени долбанул. Тот и разжал гребёнки, и тут прям в снег и опрокинулся. Кровь в глазах забурлуканила, и Игнат сознания лишился.
Беркут недалеко совсем отлетел. На соседней осинке присел, высоконько -- не достать его. На сук ружьё повесил, а сам взялся на груди клювом пёрышки перебирать. На Игната и не смотрит вовсе, словно и не интересно ему, что там с тем сталось. Может, и бездыханный совсем -- вон как повалился!
Гром -- рослый выжлец, а со страху под кокорину забрался и в снег зарылся. Прямо впервой с ним такое случилось. Очень уж злющий пёс и сторожей лютый, и волка, бывало, гнал, а уж за хозяина вступался -- чужой и не подходи. Что и говорить, сам Игнат его иной раз боится. А тут трясуха-гнетуха на пса напала. И скулит он там, из-под сушины, и визглявит.